Дежурил Йохан. Он сидел в углу, ни во что не вмешивался и, делая вид, что читает, наблюдал за ними из-за газеты. Когда в комнату вошел Микаэль, он сложил ее, а Микаэль, оглядевшись вокруг, едва заметно улыбнулся и так же едва заметно кивнул, что означало: дескать, не волнуйтесь, все нормально, работа идет. Немой приказ был принят к сведению, и, повинуясь ему, ребята расселись и принялись играть в карты или листать иллюстрированные журналы. Йохан достал шахматы и начал партию с одним из младших.

Микаэль стоя листал журнал, потом отложил его и сделал знак тем двоим, кого хотел позвать с собой.

— Мы идем к Клэсу, — сообщил он, и Йохан кивнул, внимательно посмотрев на него.

— Надеюсь, именно там вы и будете? — спросил он и взял коня.

— Конечно, где же еще?

— Нигде. Просто я хочу напомнить, что, насколько мне известно, разрешения покидать сегодня вечером интернат ни у кого нет.

— Да мы никуда и не собираемся. Просто хотим поговорить. Это ведь, кажется, не запрещено?

— Нет, не запрещено, — сказал Йохан и передвинул фигуру. — Поговорите себе, а если вам нужен Макс, то он дома.

— Ну и прекрасно! — воскликнул Микаэль. — Только зачем он нам?

— Гм.. — Йохан откинулся на спинку стула, и губы его привычно сложились в высокомерную улыбку. — Просто, чтоб ты знал. Кстати, и Бьёрн здесь, в кабинете, чем-то там занимается.

Микаэль улыбнулся.

— А чего ты испугался-то? Просто нам нужно поговорить, я же сказал.

— Сказал, сказал, — повторил Йохан. И обратился к партнеру: — Твой ход, не торопись, подумай.

Потом они ушли — Микаэль, Бондо и он, — и Клэс посвятил их в свой план. Он говорил спокойно, зловеще спокойно, без всяких признаков волнения. Как будто ничего особенного во всем этом не было. И только лихорадочный блеск глаз выдавал, что дело серьезное, что не в игрушки они играть собираются.

— Я решил, что он должен отсюда убраться. Сразу же. Не через месяц и не через два или три, а как можно скорее. И обсуждать это ни с кем не намерен, решено, и все. Но сперва он должен принести мне извинения в присутствии всех, и учителей, и ребят. И я плюну ему в лицо, вот тогда мы будем квиты. А для этого нам четверым придется разыграть небольшое представление. — И, чтобы никто не сомневался, он указал на каждого в отдельности: — Тебе, тебе, тебе и мне. Нужно его поприжать. Двое из вас пойдут со мной. Мы возьмем машину. Совершенно легально. Нам разрешат ее взять, а кроме того, разрешат пойти в кино. Не сегодня и не завтра, а в один из ближайших вечеров, когда нам будет удобно и все уже решат, что история забыта. Я выясню, когда дежурит Бьёрн, он самый тупой из их шайки. Ну, и есть еще несколько деталей, которые нужно обмозговать, но это мелочи, я сам их обдумаю. Со мной пойдешь ты, Микаэль, и ты, Тони. А Бондо останется здесь с письмом. В нем я изложу свои требования. Я напишу, чего требую: пусть он уедет и принесет мне свои извинения. Это письмо в назначенный час Бондо передаст Максу. И тот же Бондо доставит мне ответ Макса, в котором тот сообщит, что мои условия приняты. Естественно, мы установим жесткий срок, и на доставку письма мне, и на выполнение моих требований, но это тоже детали.

Клэс выдержал паузу, потом продолжал, по-прежнему медленно, спокойно и отчетливо:

— И тот же Бондо устроит так, чтобы Аннерса вызвали сюда, в интернат, сразу после нашего отъезда. Его позовут к телефону для какого-нибудь очень важного разговора. А мы немножко подождем в машине, и кто-нибудь — я думаю, Микаэль — забежит к Аннерсу и возьмет ребенка. Времени это много не займет, и у нас будет фора, прежде чем он обнаружит, что случилось. Если ребенок будет в наших руках, думаю, нам не составит особого труда заставить их принять мои условия.

Он замолчал. Потом протянул руку за пивом, осторожно, щадя разбитые губы, отхлебнул и поставил бутылку на место.

— Ну?

В комнате стало очень тихо. Бондо сидел, разинув рот, и Микаэль взял свою бутылку и, не сделав глотка, поставил ее обратно.

— Ну? — повторил Клэс. На этот раз резче. Микаэль попытался осторожно улыбнуться.

— Ты, по-моему, газет начитался в последнее время, — сказал он.

— Что ж, отлично. Не хочешь — так и скажи, мы с ребятами и без тебя прекрасно обойдемся. Смотри только не прогадай.

Микаэль неловко заерзал.

— Да я вовсе не то хотел сказать, — пробормотал он. — Конечно, я с тобой, ясное дело, с вами, но...

— Что «но»?

— Не слишком ли... — Улыбка на его лице дрожала, как пламя свечи на сквозняке. — Не слишком ли это опасно?

— Что значит «опасно»?

— Не будет ли у нас потом неприятностей?

— Естественно, мы поставим условие, чтобы нам ничего за это не было.

— А, ну тогда, конечно.

— А вдруг...

Ему пришлось начинать дважды, и оба раза возникало ощущение тошноты, как днем на шоссе.

— Вдруг они не захотят? Что тогда с... ребенком?

— А что обычно делают с заложниками, если требования не выполняются?

В комнате снова стало тихо. Клэс сощурил глаза, из них брызнуло презрение.

— Значит, тоже дрейфишь! Ну что ж, блестяще! Значит, вы считаете в порядке вещей, что этот гад меня избил? Отлично, я и без вас справлюсь, только уж потом ко мне не лезть и на дружбу мою не рассчитывать, потому что между нами все будет кончено. — Он рубанул рукой по воздуху. — Абсолютно все кончено.

— Брось выпендриваться, — нервно начал Микаэль. — Ясное дело, мы согласны, но нужно ведь все обговорить, верно?

Клэс молчал. Он умел молчать так, что собеседник чувствовал себя полностью уничтоженным. Тогда нерешительно вступил Бондо.

— А куда мы ее увезем?