образом прерогативой представителей власти и их помощников, его несанкционированное использование могло вызывать – и вызывало – вопросы. Учитывая то, какое применение ему находили люди вроде Афанасия и Сеньки, эти вопросы порой выглядели вполне оправданными. Уильямс утверждает, что на Западе грамотность и образование защищали любителей оккультных наук от ярлыка «черных магов», но в России до какой-то степени наблюдалось обратное. Грамотность и даже обладание письменными текстами влекли за собой риск обвинения в колдовстве [Wiliams 1995].

Рис. 5.2. Разворот из сборника заговоров, отобранного у ротмистра Семена Васильева сына Айгустова, фигурировавшего в качестве улики на его процессе. РГАДА. Ф. 210. Приказной стол. Стлб. 1133. Л. 187–188. Книги заговоров писались той же скорописью, что и официальные документы и указы. Левая страница открывается просительной молитвой (или заговором): составитель упрашивает «Госпди нашего Иисуса Христоса» защитить от огнестрельного оружия или стрел, «от всякого оружия, от неверных людей, и от наших супостатов».

Часто процессы начинались в результате того, что листок бумаги обнаруживали в руках у человека, не имеющего видимой надобности или разрешения обладать таким взрывоопасным материалом. Если же на бумаге были записи, последствия могли быть серьезными. Так, Перфилию Федорову Рахманинову, бывшему галичскому воеводе, пришлось защищаться от обвинений в колдовстве: при нем нашли анис, завернутый в бумагу с названием этой травы. Подозреваемый объяснил, что сладкий запах растения должен был подавить зловоние, источником которого были язвы у него во рту; тем не менее невинного клочка бумаги с одним словом на нем оказалось достаточно, чтобы начать полноценное расследование[303].

В 1676 году Федька, крестьянин из Галича, предстал перед костромским воеводой – его задержали «с кореньем да с письмом неведомо с какими», что вызвало серьезные подозрения. Федька показал, что получил «письмо» от священника: оно было призвано помогать от лихорадки. На очной ставке священник признался: «То де письмо писал он поп своею рукою и дал ему Фетке от трясовицы», утверждая при этом, «бутто де то письмо выписано из евангелия». Воевода счел признание священника доказательством его вины: «И потому, государь, знатно что тот поп волшебствует а во евангелии, государь, таких статей негде не написано. И я холоп твой с того письма велел сыну ево попову Васке списать список да тот список послать к тебе великому государю к Москве под сею отпискою»[304].

Обладание письменным текстом привело также к расследованию в Торопце: некий сын боярский выхватил бумажку из рук посетителя кабака и увидел, что на ней записаны два заговора – против огнестрельных ранений и лихорадки. В ходе расследования появились два новых подозреваемых – скоморох и стрелец. Первый утверждал, что узнал заговор от своего брата, но когда диктовал его тому человеку в кабаке, был пьян: «Сказывался спьяна потому, что человек питущей». Военный заявил, что заговору научил его отец, впоследствии пропавший на землях, которое отошли к «немцам». Подвергнутые тюремному заключению и дважды пытанные, оба затем были выпущены, дав обещание больше не хранить при себе таких заговоров[305].

Рис. 5.3. Из сборника заговоров, найденного у ротмистра Семена Васильева сына Айгустова: комбинации, возникающие в результате бросания костей. Каждая предсказывает тот или иной ход событий, более или менее неопределенный, не ограниченный по срокам. РГАДА. Ф. 210. Приказной стол. Стлб. 1133. Л. 192 об-193.

Русское государство было глубоко озабочено удержанием монополии на все виды власти и контроля, а также устранением любого беспорядка, любой стихийности. Перо, попадая к ненадежным людям, становилось недвусмысленной и непосредственной угрозой. Как отмечала Е. Н. Елеонская в своей книге, вышедшей в 1917 году, «всякий исписанный клочок бумаги, а тем более письмо, тетрадь являлись поводом к обвинению человека в волшебстве» [Елеонская 1994:107]. Если человек писал что-либо некстати, без видимой причины или разрешения, это вызывало беспокойство не только у властей, но и у окружающих. Подданные русского царя с готовностью изобличали тех, кто имел при себе листок бумаги или брался за перо по своей воле.

Тревогу, которую вызывало безнадзорное чтение или письмо, хорошо иллюстрирует следующий случай: находка неизвестно чьих, но определенно подозрительных бумаг в Белоозере (1694) привела к расследованию на самом высоком уровне, сосредоточенному исключительно на самом факте появления письменных текстов[306]. Ранним утром стражник, направлявшийся в приказную избу, чтобы приступить к службе, наткнулся на платок, перевязанный нитью. Внутри оказался официального вида документ, скрепленный официальной печатью, и вместе с ним – исписанные бумаги. Напуганный находкой стражник побежал домой к воеводе и, по всей видимости, разбудил его, но зато сумел вручить ему подозрительные бумаги. Воеводу при виде их также охватил ужас: это оказался поддельный документ с печатью поверх его имени, делавший его участником крамольного деяния – хуления царского имени (Уложение 1649 года приравнивало его к измене). Уверяя, что он не осмелился прочесть остальные бумаги, воевода отослал их царям-соправителям, Ивану и Петру Алексеевичам, и боярам Приказа Большого дворца в Москве. В Приказе их прочли и описали. Один документ оказался совершенно непонятным, сбивающим с толку – клочок бумаги с буквенно-цифровыми символами[307]. Оригинал сохранили в деле.

Рис. 5.4. Загадочный клочок бумаги из «анонимного послания» с буквами, образующими шифр (Белоозеро, 1694). Вероятно, он относился к «гадательной» части текста и использовался при бросании костей. Принятое за очевидный признак того, что налицо «воровство и чародейство и злые умыслы», его обнаружение привело к масштабному расследованию с целью установить автора. Было приказано искать среди людей любого состояния – светского и духовного чина, высокородных и низкородных, даже среди женщин. РГАДА. Ф. 210. Приказной стол. Стлб. 1032. Л. 168а.

Эти ряды чисел, скорее всего, обозначали результаты бросания костей, служивших гадателям для предсказания судьбы. Нам известно руководство, помогающее истолковать падение «костей» или «бобов», которое было изъято у одного холопа в Тобольске (1630): в нем буквы А, В, Г, Д представляют числа 1, 2, 3, 4. Каждый бросок трех костей связывается с неким исходом событий. «В Г Г: сердце трепещет радуеца а о болезни здравие кажет только силние чюжую руку кажет а возри по подошевную что кажет начаеце ли опосле радости одоление надо враги и мирно время» [Мордовина, Станиславский 1964: 336][308]. Другое подобное руководство (см. иллюстрацию выше) взято из устрашающего сборника заговоров, принадлежавшего Айгустову: принцип тот же, но вместо сгруппированных букв алфавита мы видим истолкование комбинаций точек на сторонах костей.

Обнаружение этого листка оказалось чрезвычайно серьезным делом, и