— Ну… действуйте теперь вы сами… а я отхожу от этого дела.

Передав донесение, отошёл в сторону, тяжело дыша. Моё такое заявление произвело впечатление на офицеров полка. Сотенные командиры заявили Безладнову: чтобы не было поклёпа на один Корниловский полк за расстрел своих же казаков, они просят разделить пленных пополам, между нашим и Черкесским полком, и пусть каждый полк расстреливает „свою половину“. Конечно, это не был даже и Соломонов суд.

От черкесов прибыл корнет Пшемаф Ажигоев, мой старый друг по Майкопскому техническому училищу, человек высокого благородства. На предложение Безладнова он попросил посоветоваться со своими офицерами. Ушёл и скоро вернулся с другим корнетом, Беданоковым. Они доложили, что „господа офицеры Черкесского полка просят помиловать пленных до выяснения“. Но у Безладнова, видимо, заговорило упрямство казака-черноморца: он тут же приказал „разделить пленных пополам и немедленно же расстрелять“.

Услышав это, пленные казаки побледнели. Какой-то длиннобородый старик упал на колени в их кругу, поднял глаза к небу, заплакал старчески и начал широко креститься. Эту картину по своей жути трудно описать. Пленных разделили пополам между полками и повели… Я ещё не верил в это. Мне казалось, что это был сон, и сон дурной. Но когда в тридцати шагах от нас раздались беспорядочные выстрелы, я быстро лёг на землю лицом вниз, словно омертвелый… Через 5–10 минут слышу голос офицера, исполнившего приказание Безладнова. Прапорщик из урядников-пластунов, неискушённый человек, мешая русский и черноморский языки, он докладывал, что „насылу рострэлялы… у козакив дуже тряслысь рукы“.

Выполняя последний долг христианина, я пошёл посмотреть на несчастных. Они распластаны в густой крови, ещё не остывшей. Вокруг них стоят казаки-корниловцы и тупо смотрят на трупы, а что думают они — неизвестно. 15 казачьих трупов валялись в беспорядке у западной околицы хутора Синюхина, а в 15 верстах от них, за пригорком — живым укором отчётливо видна была колокольня их Константиновской станицы, в которой были их дома и где жили их родители, братья, сёстры, жёны. Они больше уже никогда не увидят их.

Подвода, на которой были привезены пленные, сиротливо стояла тут же.

— А где же возница? — спросил кто-то.

Высокий, сухой мужик-подводчик, лет семидесяти, также мобилизованный в подводы, тот, что молился Богу, ничего не зная, стоял с пленными. Его машинально включили в группу и… также расстреляли. На биваке полка наступила жуткая тишина, словно перед грозой. Казаки разошлись по своим сотням, а мы, офицеры, ушли всяк в свои думы-мысли».

Позднее, 1 октября 1918 года (старый стиль), после занятия станицы Михайловская на Северном Кавказе генерал П. Н. Врангель выдал черкесам несколько десятков захваченных белыми войсками пленных, с тем чтобы их судил аульный суд. Они были мгновенно вырезаны, как только врангелевские части стали покидать селение. На утро следующего дня, 2 октября, белые войска заняли станицу Урупскую. Приехавший из Константиновской на автомобиле генерал Врангель отдал распоряжение о расстреле сдавшихся 15 казаков, мобилизованных в Красную армию. Несмотря на возражение ряда офицеров, приказ был выполнен. 26 октября 1918 года конниками П. Н. Врангеля и частями генерала Б. И. Казановича был взят с боем город Армавир. В ходе успешного наступления было взято в плен много красноармейцев. Генерал Врангель осуществил военную фильтрацию военнопленных. Часть была расстреляна (речь шла о сотнях пленных), часть влита в его части.

В своих известных воспоминаниях П. Н. Врангель так описал эти события: «Накануне (т. е. 21 октября), под ст. Безскорбной части захватили значительное число пленных и большую военную добычу… При моей дивизии имелись кадры пластунского батальона, сформированного когда-то из безлошадных казаков и добровольцев. Я решил сделать опыт укомплектования пластунов захваченными нами пленными. Выделив из их среды весь начальствующий элемент, вплоть до отделённых командиров, в числе 370 человек, я приказал их тут же расстрелять. Затем, объявив остальным, что и они достойны были бы этой участи, но что ответственность я возлагаю на тех, кто вёл их против своей родины, что я хочу дать им возможность загладить свой грех и доказать, что они верные сыны отечества. Тут же раздав им оружие, я поставил их в ряды пластунского батальона, переименовав последний в 1-й стрелковый полк, командиром которого назначил полковника Чичинадзе, а помощником его — полковника князя Черкесова». Как видно из воспоминаний Врангеля, жертвами этого его «эксперимента» стали в один только день 370 военнопленных, а общее количество расстрелянных военнопленных только по вышеуказанным четырём эпизодам превысило 430 человек.

Схоже осенью действовал и атаман Шкуро. Ранее не склонный к жалости к противнику, он не изменял своим принципам и в эти месяцы. В начале ноября газета «Вольная Кубань» сообщала, что в октябре 1918 года «в ауле Тамбиевском, в семнадцати верстах от Кисловодска, Шкуро повесил восемьдесят комиссаров, в том числе и начальника штаба северно-кавказской Красной армии — Кноппе».

К октябрьским расстрелам были причастны не только Покровский, Врангель, Шкуро, но и офицерский состав рангом ниже. Так, 7 октября 1918 года ротмистр Заурбек Асланбекович Даутоков-Серебряков со своим отрядом, ранее занявший Баксанский округ, захватил Нальчик. В городе была учинена расправа над партийными и советскими работниками. Через два дня, 10 октября, в городе был учреждён военно-шариатский суд в составе двух духовных лиц и одного военного. Несмотря на название, суд не руководствовался нормами шариата и использовался в борьбе с политическими противниками. Город будет находиться под контролем бичераховцев два месяца. Как указывается в одном из архивных документов, «малокабардинские князья усилили террор над оставшимися большевиками. Под руководством наёмника Даутокова-Серебрякова по Малой Кабарде были выставлены виселицы». Среди повешенных в городе был Шухаиб Кудаев.

Командир 2-й Кабардинской бригады Даутоков-Серебряков, один из организаторов антибольшевистского движения на Северном Кавказе, погибнет в 1919 году под Царицыным, посмертно получив звание генерал-майора.

Можно упомянуть ещё один налёт, имевший место в октябре на Северном Кавказе. Казаки захватили станицу Родниковскую Лабинского отдела Кубанской области. Руководил расправой в станице атаман Немыкин. Председатель станичного совета И. В. Казимиров был повешен вместе с земельным комиссаром И. М. Башкиревым, члену совета Е. П. Жигальцеву прострелили горло (предварительно выбив наганом зубы). Также были расстреляны ротный командир Р. А. Абдулов, член совета А. М. Поставной, Уваров.

Таким образом можно констатировать, что многочисленные приказы по организации чрезвычайных судов в этот период не имели существенного значения. Карательная практика белых военных подразделений на Северном Кавказе проходила без их учёта. Белыми осуществлялась тактика выжигания «большевистской заразы», при которой масштаб репрессий ограничивался исключительно субъективными характеристиками лиц, принимавших в них участие.