– Что сталось с моей башней? – выдохнул он, ковыряя землю между камнями, и возвысил голос: – Кто разрушил мою башню?

Адер оглядела фундамент. Может, когда-то над ним и стояла стройная башенка, но крестьяне давным-давно вывезли камни на постройку своих оград и домов. Она вообще не понимала, как Оши отыскал эту яму и как, не поранившись, спустился по неровным стенам.

– Кто уничтожил мою башню? – вопрошал между тем Оши, все больше повышая голос и раскачиваясь все яростнее. – Шийахин? Дирик? Кто?

Адер попятилась на шаг.

Старик обезумел. Бредил. Шийахин и Дирик – имена атмани, которые уже больше тысячи лет лежат в земле. Должно быть, Оши насмотрелся на руины вдоль канала, наслушался по дороге разговоров о строивших эти здания владыках-личах. И оторвался от своего времени и места, ушел в древние века, в эпоху войн и ужасов.

Он перестал раскачиваться, совсем замер. Сидел прямо, как истукан.

– Ты в порядке? – с запинкой спросила Адер.

Он метнул на нее взгляд, осмотрел и отвел глаза. Адер готова была шагнуть к старику, обнять за плечи, как столько раз делала Нира, но тут он повелительно хлопнул в ладоши, словно призывая или предостерегая кого-то, и медленно развел руки. И Адер с ужасом увидела, что воздух между его ладонями загорелся, вспыхнул во много раз ярче ее слабого фонаря. Льдинка страха скользнула у нее по спине.

Лич. Брат Ниры был личем, и личем безумным.

– Тебя прислал Дирик? – ледяным тоном вопросил он.

Одновременно старик согнул пальцы, и огонь свился в пылающие нити паутины, зловеще пульсирующие красные волокна. Лич. В Рассветном дворце имелось целое министерство очищения, занимавшееся выявлением и искоренением личей, и десятки молодых служащих каждый год гибли в противостоянии с теми, на кого вели охоту. В животе у Адер похолодело – словно сырую рыбу проглотила. Она решилась встать лицом к лицу с Уинианом, но тогда рядом был ил Торнья, опытный убийца поддерживал ее игру, да и схватка происходила при свете дня.

А здесь… здесь все иначе.

– Оши… – произнесла она, заставляя себя говорить тихо и медленно, как опытный псарь говорит с раненой собакой. – Оши, это же я, Дореллин.

Он нахмурился, погрозил ей пальцем, и клочок огненной паутины оторвался от вращавшегося между его ладонями большого кома.

– Мне нет дела до твоего имени, – покачал головой старик. – Нет дела. Нет дела. Ты – нож в руке Дирика. Или Кая. Или Шийахина…

Его голос замер, когда клочок пламени, поднимаясь и растягиваясь сетью, поплыл – к ней, поняла Адер. Она ощутила в горле горечь подступившей желчи, открыла рот, чтобы закричать, но вместо крика изо рта хлынула рвота, ослабевшее тело била дрожь. Она бросила взгляд на стены – отсюда они казались выше и неприступнее, чем сверху. Будто стоишь на дне колодца.

– Я слой за слоем, – хрипел, скаля зубы, Оши, – стану срывать кожу с твоего лица, мышцы с костей, глубже и глубже, пока не найду, кто под ними скрывается.

Большая сеть развернулась на расстоянии вытянутой руки от Адер, качнулась как змея – ее нити сдвигались, изгибались. Оши начал сжимать пальцы в кулаки, Адер беспомощно всхлипнула – и тут на краю провала встала Нира, занесла палку, словно приготовившись отбить ужасный калечащий кеннинг.

– Рошин! – В голосе за болью и гневом слышалась жесткая решимость. – Рошин! Немедленно прекрати.

Рошин… Малая частица в сознании Адер сохранила спокойствие и неподвластное даже ужасу любопытство. Рошин, пятый атмани, брат…

– Ришинира… – выдохнула она, оборачиваясь к маленькой старухе.

Это невозможно! Атмани стали историей, практически мифом, их сгубили собственные безумие и подозрительность. О «гибели неумирающих» рассказывали сказки, художники тысячу лет избирали ее темой своих картин: Дирик и Кай сплетаются в смертельных объятиях, их можно принять за любовников, если бы не сжимающая горло рука, не целящие в глаза пальцы. Чируг-ад-Добар, пронзенный копьем Шийахина, и последний бой Шийахина – одинокий лич на утесе над кипящим приливом его собственного войска. Они мертвы, давно мертвы, сгинули.

Не все, напомнила себе Адер.

Судьба младших атмани – Рошина и Ришиниры – оставалась загадкой. Одни историки утверждали, что оба погибли в самом начале терзавших империю и землю гражданских войн. Другие доказывали, что они были убиты при последней осаде Храадина, а изуродованные тела затерялись под развалинами. Звучали, конечно, и голоса несогласных – упрямцев, писавших, что последние атмани каким-то чудом выжили среди охвативших половину Эридрои кровопролитий и разрушений. Самое знаменитое полотно Льяна Ки «Бегство бессмертных» изображало две закутанные в плащи фигурки, почти теряющиеся на фоне руин и пожаров, – те пробирались по опаленной земле к чернильному мраку на горизонте. Лица Льян скрыл тенями. Адер заглянула в лицо стоявшей над ней женщине, обернулась к мужчине.

– Рошин, – повторила, указывая на сеть, Нира, – убери сейчас же!

– Риши? – растерянно отозвался он, щуря темные глаза, и ткнул в россыпь камней вокруг себя. – Они ее разрушили, Риши. Все разрушили.

Нира поморщилась. Сеть по-прежнему висела перед Адер, но как будто ссохлась, и огонь в ней остыл до тусклого свечения угольков.

– Все давно прошло, Рошин, – не сводя глаз с брата, ответила старуха. – Их уже нет. Они ничего нам не сделают.

– А она?

Оши ткнул пальцем в Адер.

– Она наш друг, – ответила Нира.

– Друг, – тихо выговорил старик, словно пробуя на вкус незнакомое слово. – Наш друг?

– Да, – ответила старуха.

И противоестественное пламя погасло, оставив чуть заметные волоски на краю зрения. Руины погреба наполнились тенями. Оши уронил руки. Нира с поразительным проворством полезла вниз и под конец спрыгнула, спеша оказаться рядом с братом.

– Вот, – ласково заговорила она, извлекая из складок платья бутылку, большим пальцем выковыривая пробку и поднося горлышко к его губам. – Выпей, Оши. Тебе станет лучше.

– Лучше? – недоуменно повторил он, вглядываясь в темноту. – Будет ли когда-нибудь лучше?

– Да, – ответила Нира, запрокидывая сосуд.

Капля терпкой жидкости скатилась ему на подбородок, и старик жадно слизнул ее.

– Будет лучше, – пробормотала старуха.

Когда бутыль опустела, Оши медленно осел наземь и уснул, припав головой к плечу сестры, а спиной – к грубой стене. Губы его дергались, словно выговаривали слова.

Нира осмотрела фундамент, устало покачала головой.

– Я и забыла о нем, – обращаясь не то к самой себе, не то к спящему старику, проговорила она. – Столько лет прошло, брат, но ты-то помнишь.

– Что это? – выдохнула Адер.

Женщина обернулась, только теперь вспомнив о ее присутствии. Она прищурилась, прикрывая ладонями плечи брата.