представления, кто его взломал и украл рукопись. Разумеется, это кража интеллектуальной собственности; впрочем, я ее не регистрировал и не владею авторскими правами. Да мне они и не нужны. Я никому не собирался показывать написанное, а теперь это читают тысячи людей… И четыре человека умерли. Я ничего не понимаю, правда.

– Тогда давай разберемся вместе. Ты заявляешь, что написал роман, однако не публиковал его и не убивал этих людей. Кто тогда? У тебя есть подозрения? Кроме того, ты скрыл от меня свой диагноз. Итак, Рамиро, пришло время все рассказать. Потому что ниточки, связывающие эти преступления, ведут к тебе. Монахиня в одежде из твоего музея как-то причастна к отравлению шпанской мушкой. Бочка, в которую засунули мальчика и животных, прежде чем бросить в реку, сделана из той же древесины, что и другие бочки в твоей заброшенной винодельне. И, наконец, мешки, найденные там же, идентичны тем, в каких убийца переносил сестер, прежде чем их замуровать.

Рамиро Альвар смотрел на меня в ужасе.

– У полиции есть отпечатки пальцев, ДНК, следы?.. – спросил он.

– Которые связали бы тебя с жертвами и подтвердили, что ты был на месте преступления? Пока нет, но мы ищем. Скажи, зачем ты переписал хронику? Почему изменил часть событий?

– Потому что хотел убить его и всех, кто мог прийти следом! Но я никому не желал смерти в реальности. Я просто хотел вылечиться, уничтожить свое альтер эго и думал, что у меня получилось. Целый год я спокойно жил без него. Но потом, когда пришел ты, я понял, что Альвар вернулся и накануне встречался с тобой. Утром я нашел на столе экземпляр романа и не смог припомнить, чтобы видел его раньше. Это означало, что Альвар по-прежнему здесь, а не умер, как я написал в книге. С тех пор я в ужасе. Я ничего не помню и боюсь того, на что он может пойти ради собственного выживания.

– Итак, ты подтверждаешь, что у тебя диссоциативное расстройство идентичности. Вот почему ты изучал психиатрию.

– Я не первый Нограро с таким заболеванием. Пойдем, кое-что покажу…

Я с опаской последовал за ним вниз. Мы вошли в гостиную, где мне еще не доводилось бывать. Синие полотна на стенах с изображением великолепного городского пейзажа создавали головокружительный эффект. На пианино стояло не меньше полусотни старых фотографий.

– Карнавалы, – прошептал я.

– Карнавалы? – невесело усмехнулся Рамиро Альвар. – Праздник для жителей деревни и хозяина башни, который в этот день мог открыто нарядиться одним из своих альтер эго: стареющей графиней, мальчиком, настоятельницей, солдатом или священником. И пытка для нас, остальных членов семьи, которые стоически переносили скрытые насмешки. Я хорошо помню своих престарелых родителей. У них не хватало сил заботиться обо мне, но отец воспитал меня с мудростью и добротой. Не могу представить лучшего родителя. А от мамы я получал всю необходимую любовь и поддержку. Проблема заключалась в том, что отец страдал семейным заболеванием, которое в то время называли «множественной личностью». Они консультировались со многими психиатрами, но ни один не смог его вылечить. Когда родители погибли в результате несчастного случая, это стало для нас огромным ударом. Нам с братом пришлось ехать в больницу Сантьяго, опознавать их тела. Мы чуть не умерли от стыда, увидев отца, переодетого горничной: в чепце, фартуке, чулках и туфлях на каблуке.

– Что случилось с твоим братом?

– Умер от наследственного заболевания крови. Он был священником, но после смерти родителей вернулся, чтобы жить со мной. До моего совершеннолетия оставался еще год, и брат стал моим законным опекуном. Мы были неразлучны. Мне его очень не хватает.

– Как тебе известно, я занимаюсь криминальным профайлингом. Я также консультировался со специалистом по диссоциативному расстройству, одним из немногих в стране, который успешно лечит людей с этим заболеванием. Она объяснила, как устроено твое раздробленное сознание. Прежде всего должен заметить, что твой случай достаточно редкий. Хотя исследований по нему не слишком много, в медицинской литературе нет указаний на то, что заболевание передается по наследству.

– Нет? Тогда что это, по-твоему? – Он указал на фотографии. – Обычный маскарад? Очнись, Унаи! Эти снимки сделаны не во время карнавалов. Мои предки одевались так в повседневной жизни. Вначале все напоминало невинную игру, однако с возрастом каждый из них обзаводился несколькими личностями. Никто не знал, как вести себя с ними и их многочисленными воплощениями, поэтому правду держали в тайне. За нами давно укрепилась слава затворников. Да и как могло быть иначе? Можно ли день за днем показываться людям в новом платье, новым человеком, не рискуя угодить в сумасшедший дом?

– Доктор Лейва считает, что если ты согласишься на терапию, это поможет тебе интегрировать другое «я». По-видимому, ты – ВНЛ, внешне нормальная личность.

– Я помню себя таким с детства, и другие помнят меня таким. Болезнь пришла позже.

– Зачем ты переписал хронику?

– Она ассоциируется у меня с ними: с отцом, с дедушкой, с братом. Это скрытое сокровище нашей семьи, трофей древней вражды. Просто невероятно, насколько реально там описывается повседневная жизнь наших предков, то, как они пережили события тысяча сто девяносто девятого года. У нас в семье все знали эту историю. Помню, домочадцы ежегодно собирались у очага в библиотеке, которую ты уже видел, и слушали, как хозяин башни читает рукопись вслух.

– Значит, для тебя это была своего рода терапия, – сказал я. – Ты создал персонаж, который напоминал твоего альтера, изменил несколько деталей, а затем убил его. Хотя в дневнике, то есть в реальности, этого не произошло.

– Думаю, Альвар прочитал роман, увидел, что ему предстоит умереть, и теперь убивает людей в реальном мире. Тех, кого считает похожими на героев книги. Он убивает их, чтобы не быть убитым самому.

– Другими словами, он делает то, что делают альтеры: пытается выжить.

– Не знаю, Унаи… Это всего лишь моя теория. Всякий раз, когда появляется Альвар, меня преследуют провалы в памяти. Как будто он блокирует мое сознание и полностью его выключает. Мятая сутана в шкафу – вот и все, что после него остается.

– Думаешь, убийца – он?

Рамиро Альвар беспомощно посмотрел на меня.

– У полиции действительно нет никаких улик, подтверждающих мою причастность к убийствам? – повторил он.

– Нет. Вот почему я не могу пойти с этим к судье: она примет меня за сумасшедшего.

«Я располагаю только косвенными доказательствами, от которых хороший адвокат камня на камне не оставит».

– Ты ничего не помнишь, – продолжал я, – следовательно, не можешь давать показания. Поэтому я настаиваю на том, чтобы ты обратился