меня подальше от праздничной толчеи в сад шорника Перо Висиа.

– В чем дело, Дьяго? Тебе что-нибудь нужно?

– Твои сильные руки и две кувалды.

– Тогда пойдем в кузницу.

Мы шагали молча, обходя горожан, муку и пепел. Время от времени я оглядывался через плечо, ощущая позади чью-то тень, но никого не увидел. Только цветные ленты, высокие колпаки и лица, раскрашенные в черный и красный цвета.

Хотя двери церкви были широко открыты, никто не вышел нас поприветствовать. Странно, что священник не вернулся. Войдя в ризницу, Гуннар зажал нос.

– Боюсь, ты прав, – пробормотал он.

Не тратя времени на разговоры, мы принялись бить кувалдами по стене ризницы. Вскоре раствор между камнями начал осыпаться, и наконец просвет стал достаточно большим, чтобы один из нас мог пролезть внутрь.

– Хочешь, я пойду? – спросил Гуннар, прикрывая нос рукой.

– Нет, просто принеси мне свечу, – ответил я.

В этот момент в дверях появились Нагорно и Оннека.

– Это правда, Дьяго? – воскликнула она. – Правда ли то, что сказал мне Видаль?

Зеленая краска у нее на лице размазалась от слез, придавая ей устрашающий вид.

– А что он сказал?

– Что ты его заставил! – закричала Оннека, ударив меня кулаками в грудь. – Приказал ему не давать им еду и питье!

– Ты веришь, что я на такое способен? – ошеломленно спросил я. Затем схватил принесенную Гуннаром свечу и шагнул через пролом в стене.

У меня нет желания вспоминать то, что я увидел. Нечистоты, два трупа, крысы, нераспечатанные письма Оннеки…

Я вышел, откашливаясь; запах смерти въелся мне в кожу.

– Не входите туда, – приказал я дрогнувшим голосом. – Там нет ничего живого.

Гуннару и Нагорно уже приходилось лицезреть подобное, однако я бросил на брата умоляющий взгляд: нельзя, чтобы она их увидела.

– Я хочу войти. Я хочу их увидеть! – воскликнула Оннека.

Нагорно преградил жене дорогу, но она оттолкнула его, взяла у меня свечу, словно не замечая моего присутствия, и вошла в гробницу своих сестер.

До нас донеслись рыдания. Мы слышали, как Оннека разговаривает с теми, кто больше не мог ответить. Ее душераздирающие крики до сих пор преследуют меня по ночам.

Мы трое, невольные свидетели этой сцены, стояли по другую сторону разрушенной стены, опустив головы.

– Вытащи ее, Нагорно, – шепотом попросил я. Мне хотелось заткнуть уши. Я не мог больше слышать, как она страдает. – Пожалуйста. Уведи ее оттуда.

Нагорно не двинулся с места, наблюдая сквозь пролом, как его жена заключила в объятия одно из тел.

– Если не ради него, то хотя бы ради меня, – приглушенным голосом добавил Гуннар. – Войди туда и забери ее.

– Ради тебя, Гуннар. Мы в долгу друг перед другом, – сказал он наконец.

Войдя внутрь с убийственным спокойствием, Нагорно что-то прошептал на ухо жене, снял парик ламии и погладил рассыпавшиеся по спине черные локоны.

Я так и не узнал, какие успокаивающие слова нашел мой брат, чтобы вырвать Оннеку из этой агонии.

Она вышла другой женщиной. Еще страшнее. Воплощенной фурией. И, исполненная ярости, бросилась на меня с горящей свечой в руке.

– Только потому, что мы семья, Дьяго! – взревела она. – Только потому, что твой брат меня попросил! Я дождусь суда и не убью тебя сегодня же ночью. Но я никогда тебя не прощу.

Я забыл о Нагорно, о Гуннаре и даже о двух мертвых девочках. Мы с ней остались один на один со своей ненавистью.

– И я никогда тебя не прощу, Оннека! За то, что ты поверила, будто я способен убить твоих сестер, за то, что так обо мне думаешь… После всего, что между нами было, после того, как я открылся тебе… Ты была со мной в дни радости и скорби. Ты прекрасно знаешь мои светлые и темные стороны. И все же предпочитаешь считать меня убийцей. Выходит, ты способна полюбить чудовище?

Мы сцепились взглядами, не замечая, как расплавленный свечной воск капает на каменный пол ризницы. Все мои инстинкты обострились. У меня было такое чувство, будто я на охоте и жду нападения раненого кабана с острыми клыками.

– Да, похоже, способна, – наконец ответила она.

Я перевел взгляд на Нагорно, затем вновь на нее.

– Это твои слова, не мои.

Я повернулся, намереваясь уйти подальше от запаха гниющей плоти. Однако Гуннар преградил мне путь, молча умоляя сохранять спокойствие.

– Оннека, об этом не должны узнать в городе, особенно сегодня. На улицах толпы пьяных; они устроят самосуд над вашим зятем, или священником, или кем угодно, кого сочтут виновным, – проговорил он тем же тоном, каким усмирял взбунтовавшихся на борту корабля моряков.

– Мой кузен прав, – равнодушно вставил Нагорно, невозмутимый, как всегда. – Гуннар, сообщи приставу, только вели придержать секрет до завтра. Пускай стража задержит священника, нам понадобится его свидетельство. Закройте городские ворота и без лишнего шума обыщите амбары и церковь. Торговцы фруктами в ярости из-за сожжения чучела Иуды. Им не хватает только предлога, чтобы нас всех вздернуть. Брат, ступай домой и сиди там. Тебе нужна защита?

– Ты знаешь мой ответ, – сказал я, не глядя на них.

– Как хочешь. Но будь начеку, даже во сне.

– Буду, как и всегда.

И я отправился к себе.

* * *

Была уже полночь, когда я голым выскочил из лохани.

Вернувшись домой, я запер парадную дверь на ключ, который держал в тайнике, и несколько часов восстанавливал душевное спокойствие, лежа в горячей воде перед очагом в окружении темноты.

Очнулся я на ногах с кинжалом в руке.

– Дьяго, это я. Уберите свой клинок. Я пришла одна, – сказала Аликс.

Я положил оружие на каминную полку и снова погрузился в воду.

– Что с вами? – спросила Аликс, подходя ближе. На ней по-прежнему было платье с эгускилорами.

Спокойствие Аликс успокоило и меня, как происходило с нашей первой встречи.

– Вы что-нибудь слышали?

– Нет, но когда я пришла проведать бабушку Лусию, она ворочалась в постели без сна, хотя обычно ее и полковым барабаном не разбудишь. Что случилось? Что она увидела? Что вы ей сказали?

– Священник заморил голодом двух младших дочерей графа де Маэсту. Якобы по моему приказу, – откровенно поведал я, решив ничего не утаивать. Не сегодня, когда мои чувства были обнажены до крайности. – Поскольку мне известно, что я к этому не причастен, значит, кто-то другой заставил его это сделать, а потом солгать и обвинить во всем меня. Я вижу только две причины: деньги или шантаж. У Видаля есть семья?

Аликс присела на край лохани, словно у нее подкосились ноги.

– У Видаля есть семья? – повторил я.

– Пожилая овдовевшая