Шрифт:
Закладка:
– А греть постель я могу прийти-и?..
– Не можешь. Иди к себе. Не зли меня.
Девушка, рыдая, убежала.
«И что с ней делать? – подумал Антон. – Прилипла, не оторвать…»
Он вошел в донжон, прошел в обеденный зал и сел на свое место. Приближенные, допущенные до господского стола, уселись следом.
– Прекрати с ней спать, – ответил Просветитель. – Отдали от себя.
Антон уже понял, что девушка сильно влюбилась и потеряла голову, и эту проблему нужно было решать. Рыжая стала слишком навязчива. Стала не в меру капризничать, ревновать, ныть, страдать и взывать к жалости. И главное, не поддавалась уговорам. Ее внимание стало обременительным, и Антону требовалось волевое решение.
– Хорошо, – согласился Антон. – Подумаю, куда ее отправить.
– Дай землю за ней, и любой рыцарь возьмет ее в жены.
– Отличная мысль, – согласился Антон, – но согласится ли она?
– Поставь ей условие – или замуж, или выгонишь.
– Сурово, – промямлил Антон.
– Что вы сказали, милорд? – тут же спросил Флапий и приложил руку к уху.
– Где сэр Жимайло?
– Кто?.. Ах, этот. Убыл в Овельхольм. Хочет присмотреть себе мастеров для строительства поместья.
– А мои рыцари?
– Они еще не вернулись, милорд. Как уехали по вашему приказу сопроводить людей, так и пропали… А ихний муж тут. В подвале мается. Надо бы послать им письмецо, чтобы золото собирали на выкуп. Тысяча золотых будет в самый раз.
– Как же, – усмехнулся Антон, – они его скорей сгноят у меня в подвале, чем заплатят тысячу, и еще сюда приедут плакать и лезть в постель… А он что, в том подвале, где я сплю?
– А где ж еще? Других камер нет…
– Ты что плетешь, старый, – оборвала его Франси. – А подвал под казармой? Там надо прибраться, вынести хлам и посадить графа туда.
– Тебе бы только выбрасывать, – насупился Флапий и отвел глаза. Антон склонил голову и в упор посмотрел на старика.
– Флапий, а ты мне не показывал подвал под казармой. Почему я до сих пор не знаю о нем?
– Да что там знать, милорд, – бегая глазами, ответил старик. – Подвал как подвал, с решетками…
– После ужина покажешь.
– Так я приберусь, – вскочил Флапий.
– Сидеть! – Антон пригвоздил старика к стулу. – Пойдем вместе, и я решу, что там надо прибрать.
Старик замолчал, вытаращился на Антона и стал ртом хватать воздух. А Антон понял, что дело тут нечисто. Темнит старик. Это еще пуще распалило его любопытство.
– А где рыцарь, что взят в плен?
– Там же, – за замершего Флапия ответила Франси.
– А сколько надо взять выкуп за него?
– Ничего не надо брать, – сухо ответил Флапий. – Что с него возьмешь? Беднота. Только конь, оружие и доспехи. Это мы и так забрали. Его надо выпустить, милорд. Не благородно держать его в застенках.
– Груб он был и вельми нахален. Осмелился угрожать мне и оскорблять, – ответил Антон.
– Тогда убейте его на поединке, и дело с концом, – предложил Флапий.
– Я подумаю, что с ним сделать, – нахмурился Антон. – И вот что, Флапий. Мне сэр Космин на ушко шепнул, что лорды ищут казну графа, и якобы на холме, где стоял шатер барона Гуттенберга, казны не было. Ты что-нибудь знаешь о ней?
– А как же! – Флапий широко ощерился тонким большим ртом и показал желтые лошадиные зубы. – И про казну графа знаю, и про казну рассветных.
– Ну раз знаешь, говори, – одобрительно покивал Антон.
– А чего говорить, забрал я ее. У графа было сто золотых империалов серебром, а у рассветных – сто пятьдесят. Все привез честь по чести и отдал Франси.
Его жена довольно кивнула.
– А почему мне не рассказал про казну? – Антон удивленно посмотрел на старика.
– А зачем? – не смущаясь, ответил Флапий и нагло посмотрел на Антона.
– Как это зачем? – возмутился Антон.
– А вы бы тогда и барону десятую часть отдали, и этому борову, что не сражался, а только жрал в три горла, сэру Жимайло. Мы остались бы без денег, – надув щеки, ответил старик. – Сэру Жимайло дай, барону дай. Знаю я вас, все бы раздали.
И снова получил подзатыльник от жены.
– Ты как разговариваешь с милордом, старый трухляк?
– Ничего, Франси, – улыбнулся Антон. – В этом твой муж прав. Отдал бы. Ладно, я не сержусь, Флапий, ты молодец. Теперь и мы богаты.
– А то, – обрадовался старик, что его миновал гнев милорда. – Вы не то что ваш батюшка. Тот все просадил на колдунов и баб. Ох и охоч был до них, прямо как вы. Только…
– Флапий! – оборвала его жена.
– Да я что? Я хочу сказать, что наш милорд хоть и любит баб, но меру знает и золото на них не тратит.
– И много милорд полюбил баб в походе? – с невинным видом спросил Торвал.
– Да, было дело. То с одной закрутит, то с двумя. Всех лядей смирил. Как замок возьмет, так сразу же молодую леди, а то и несколько, тащит в постель, смирять. Рыцарский долг, он такой… А наш милорд силен как конь.
– Флапий! – Франси широко раскрытыми глазами смотрела на старика. – Замолчи. Если милорд захочет, сам расскажет о своих подвигах.
Флапий зажал рот ладошкой.
– Да это я так, к слову, – виновато глядя на жену, ответил старик. – Чтоб, значит, знали. Наш милорд не только к бабам склонность имеет, но и к богатству. Вот и невесту себе турковатую привез…
Антон закатил глаза. Ну что сделаешь со стариком, когда он начинает говорить, бояться и хвалить его.
– Почему турковатую? – спросил он.
– Так на туркменку похожи – и мать, и дочь.
Пришли переодетые в нарядную имперскую одежду Арзума и ее дочь. Флапий как увидел девушку, так крякнул и, не выдержав, воскликнул:
– Этить, молотить! Вот это девка!.. – и снова схлопотал подзатыльник от жены. – Да я ничего, – пригнув голову, виновато произнес Флапий. – Умеет милорд баб выбирать. В самую точку попал. Хороша. Прямо императорша.
Арзума благосклонно посмотрела на старика, дочь опустила голову. Антон тоже заметил, как разительно изменилась Шамина в имперском наряде. Ее слегка раскосые большие черные глаза, обрамленные длинными, густыми ресницами придавали волшебное очарование ее облику. А по-детски наивный взгляд вызывал у любого, кто на нее смотрел, желание взять ее под защиту и оберегать. Но Антон знал, как обманчива внешность девушки. Шамина знала, чего хотела от жизни, и взяв ее в жены, он стал бы только угождать ей и для нее жить. Опасная чертовка.
«Может, это колдовство», – задумался Антон. Он сам попал под очарование юной красоты девушки. Посмотрел на Франси, а та сидела