Старый черт опять высунулся:

— Огоньку, господа! Огоньку надо подкинуть!

А как его подкинешь?

Но кто это подходит к Маевскому? Это подходит его старый знакомый Симка Знаменский, Он — в мятой гимназической шинели, в мятом картузе.

Он, видите ли, тоже сюда прибежал. Он, видите ли, отечество защищает. Ему хочется героем стать!

Подходит и говорит:

— По трубе бы забраться и забросить в окно огоньку!

Маевский вгляделся. Правильно: водосточная труба совсем рядом с окном. Но, конечно, он сам не полезет: зачем рисковать своей драгоценной жизнью!

— Господа! — говорит он. — Вот юный герой берется выкурить большевиков. Слава юному герою!

У Симки душа ушла в пятки. А отказываться — неудобно — осрамишься.

Маевский стал подбадривать:

— Вы лезьте, не бойтесь! А мы возьмем их на мушку, не дадим подойти к окну!

Старый черт расстегнул пальто, потом пиджак, потом рубаху, вытащил нагрудный крест:

— Благословляю! Тут чудотворные мощи! Сохранят от пуль!

У Симки прибыло немного смелости.

— Я бы разулся. Босому способнее!

— Правильно, Симочка! — сказал Маевский.

Симка разулся, веревку в зубы и полез по трубе.

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

Училище горит

⠀⠀ ⠀⠀

В училище ни на ком еше нет царапинки. Все еще надеются, что отобьются, дождутся помощи. Запахло керосином, и то не испугались, шутят:

— Ну, теперь ни одна блоха не укусит!..

Мелис и Коля у одного окна.

Мелис — бывалый солдат: зря не высовывается, зря патронов не тратит. Но уж если выстрелит, значит, кто-то лег на сырую землю и больше не встанет!

Мелис первым услышал, как заскрипела старая водосточная труба.

— Кто-то лезет? Не с гранатой ли?

Не утерпел, высунулся, чтобы посмотреть. А у белых каждое окно давно на припеле. Пошатнулся Мелис, выронил винтовку и рухнул на пол: нашла его прилетевшая с площади белогвардейская пуля! Отдал жизнь за Советскую власть наш дорогой немецкий товарищ!

А Симка все ползет по трубе.

Но Коля уже настороже:

— Пусть ползет! Пусть с гранатой! Отведет руку, чтобы бросить гранату, а я его тогда по руке!

Вот Симка дополз до второго этажа. Ах, какой я — спаситель отечества!

К веревке подвязали смоченный в керосине сноп соломы. Он подтянул его к себе, зажег, одной рукой держится за трубу, а сам откинулся, размахнулся…

Этого и ждал Коля. Он выстрелил почти в упор. Симка крикнул и, как мешок, упал вниз…

Но его выстрел раздался на мгновение позже, чем надо. Зажженный сноп все-таки влетел в окно, и взметнулось над полом пламя…

…А в маленьком домике у солдатки снова заскрипела лесенка на подволоку.

— Сидорыч! Ты где? — тихо спросила солдатка.

Вотинцев подполз поближе, выставил голову из-под сена.

— Что делают-то, ироды! Подожгли духовно-то… Керосину накачали и подожгли!.. Так и полыхает!..

И она горько-горько заплакала.

Вотинцев прислушался. Правда: стрельба стихла, а в горящем здании целыми пачками рвались патроны.

— А! Пусть убьют, пусть сожгут, но только бы попасть туда, умереть со своими!

— Пусти! Пойду! — со злобой крикнул он на хозяйку.

— И не думай лучше! Шагу не пробежишь! Беляк-то все еще у ворот дежурит. Да у них везде патрули. Люди-то боятся на двор выйти. Вон у соседки — у Тимофеевны — сын пошел в аптеку, они его тут же, у крыльца, цап: «Куда? — В аптеку! — С какого года? — С тыща восемьсот девяносто пятого! — Ты мобилизован!»

Так и забрали его в свою армию, увели с собой. А он больной-пребольной. Не увидеть его больше.

— Магазины-ти, лавки-ти — и те все закрыты! — добавила она.

Снова послышался беспорядочный треск рвущихся в огне патронов.

— На другую сторону перешло! — сказала солдатка. — Ну, я побегу, а то вдруг беляки снова заявятся!

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

Встреча на подволоке

⠀⠀ ⠀⠀

На улице уже стало темнеть, когда Иван Сидорович снова услышал, что кто-то вошел в сени и осторожно поднимается по лестнице на подволоку.

Скрип ступенек все ближе и ближе. И непохоже, что это — хозяйка.

Вот этот кто-то уже на подволоке. Подходит к сену.

Иван Сидорович окаменел. Даже не дышит.

Зашуршала сухая трава: кто-то стал влезать в сено.

— Тоже прячется, не иначе, — подумал Вотинцев. — Кто тут? — хрипло спросил он и сам не узнал своего голоса.

Пришедший замер, затаился. Ответа не было.

Но сердце все увереннее подсказывало Вотинцеву, что пришел кто-то свой. И Вотинцев тихонечко запел:

⠀⠀ ⠀⠀

Смело мы в бой пойдем

За власть Советов

И, как один, умрем…

⠀⠀ ⠀⠀

Но он не успел ничего спеть больше:

— Иван Сидорович! Отец! Это — я! Коля!

— Коля! — выдохнул Вотинцев и пополз навстречу. И они крепко-накрепко обнялись! И долго лежали молча, не разжимая рук.

— Ты откуда? Как там? Как наши? — наконец спросил Вотинцев.

— Горит все! Подожгли, гады!.. Комиссар велел мне уходить по трубе. Говорит: не для чего всем гибнуть. Говорит: не сгорим, так одни отобьемся, а ты уходи. Приказал. Поцеловал на прощанье.

— А Мелис где?

— Убили Мелиса!

Вотинцев вздохнул.

— А тебя-то как не убили?

— А я спустился на двор да между поленниц. Кое-как выбрался. Потом суюсь туда-сюда, а везде беляки. И здесь у ворот беляк. Так я по дворам. И в комнату не совался — сразу сюда…

Поздно-поздно вечером солдатка еще раз заглянула на подволоку. Ох, и обрадовалась она, когда узнала, что Коля тоже здесь!

— Нате-ко, поешьте, попейте!.. А то кабы те ироды не пришли сюда ночевать!..

Потом снова заплакала и стала рассказывать:

— Сгорели ваши-ти… Погибли, голубчики… Тихо уже… А комиссар-то укрылся в подвале. Там пол-потолок каменный, туда пожар не дошел… Так эти-ти и туда накачали керосину… Он патроны-ти расстрелял, ему биться нечем… Он вылез из подвала, а разве убежишь?.. Они сразу его бить. Потом раздели, разули, веревку на шею и повели к реке… Камень привяжут и утопят…

Всхлипнула и ушла.

Спустилась по лестнице, вышла на крылечко, прислушалась. Но все было тихо.

Солдатка снова тяжело вздохнула и вошла в комнату. Из под одеяла в нее впились измученные Мишкины глаза.

Она метнулась к столу, налила мальчишке молока, отрезала хлеба, поднесла:

— Ha-ко, миленький, смочи во рту. Скорей, скорей! Я тебя на полати запрячу! Скорее, выучек!

— Бабушка! — отозвался на внучка Мишка. — А как наши-то?

— Сгорели ваши-ти! Сгорели, миленький! Подожгли их!

— А Коля?

— И Коля сгорел! — соврала на случай солдатка. А то вдруг придут белые, и Мишка проговорится