Таким образом, интерес к дарвинизму в Китае, как и во многих других странах мира в этот период, подпитывался войнами и ростом национализма. Китайские политические деятели, осуществившие революцию 1911 г., рассматривали свержение династии Цин через призму дарвиновского учения. «Наше большинство великой высшей расы находится под гнетом меньшинства порочной низшей расы», – заявил Ху Ханьминь (он тоже был участником объединения Тунмэнхой и читал «Происхождение видов»). Ху имел в виду ханьских китайцев, составлявших подавляющее большинство населения Поднебесной, и маньчжурское меньшинство, правившее Китаем с момента возникновения империи Цин в середине XVII в. Согласно Ху, маньчжуры были «нездоровой» расой – и, следовательно, обреченной на уничтожение в борьбе за существование. Для него революция 1911 г. была всего лишь примером естественного отбора в действии. «Все дело в эволюции», – констатировал Ху, когда Китай погрузился в гражданскую войну, тем самым пополнив копилку напоминаний о том, насколько удобен социальный дарвинизм для оправдания расовой дискриминации и военных конфликтов{367}.

V. Заключение

К началу Первой мировой войны работа Чарльза Дарвина «Происхождение видов» была переведена не менее чем на 15 языков, в том числе на русский, японский и китайский. Однако для многих читателей основополагающая концепция эволюции не была чем-то абсолютно новым: примерно с конца XVIII в. эволюция широко обсуждалась в разных странах, от царской России до цинского Китая. Более того, в Японии и Китае эволюционные идеи существовали и развивались в рамках древних религиозных и философских традиций – даосизма и буддизма. Это признавал и сам Дарвин, который в своем «Происхождении видов» ссылался на работы русских и китайских предшественников. Таким образом, популярность дарвинизма объяснялась не только и не столько теорией эволюции как таковой. В действительности людей того времени поразила выдвинутая Дарвином идея «борьбы за существование». По сути, «Происхождение видов» представляло мир природы как мир непрерывной войны между всем живым. Эволюция, утверждал Дарвин, была результатом «великой битвы за жизнь»{368}.

Именно эта метафора борьбы захватила воображение многих интеллектуалов XIX в. – не только в Европе, но и в Азии и Америке. Им казалось, что она как нельзя лучше отражает тот мир, в котором они живут. К концу XIX в. теория Дарвина начала применяться не только к растениям и животным, но и к человеческим сообществам и нациям. Социальный дарвинизм со всеми вытекающими из него пагубными следствиями был еще одним характерным порождением той эпохи. История науки об эволюции развивалась параллельно с ожесточенными военными конфликтами – от аргентинского завоевания Патагонии до японского вторжения в Маньчжурию, и, возможно, нет ничего удивительного в том, что судьбы многих ключевых эволюционных мыслителей так или иначе переплетались с военной сферой. Франсиско Муньис, один из первых латиноамериканских эволюционистов, служил военным врачом в ходе Войны за независимость Аргентины, а Янь Фу, популяризатор дарвинизма в Китае, был по образованию военно-морским инженером. В следующей главе мы рассмотрим, как тот же мир – мир капитализма и войн – сформировал развитие современных физических наук.

Глава 6

Экспериментальная наука и промышленность

С высоты Эйфелевой башни Петр Лебедев видел весь Париж. «Город света» оправдывал свое название: электрические лампы ярко освещали все главные достопримечательности французской столицы. Вдали Лебедев мог различить стеклянный купол Большого дворца на другом берегу Сены и знаменитую базилику Сакре-Кёр на Монмартре. Однако он приехал не для того, чтобы любоваться прекрасными видами. Лебедев был не путешественником, а крупным физиком, профессором Московского университета, незадолго до этого внесшим важный вклад в изучение природы света. Он прибыл в Париж в августе 1900 г. для участия в Первом всемирном физическом конгрессе, на который съехалось более 500 ученых со всего мира.

Конгресс был приурочен к Парижской всемирной выставке 1900 г., крупнейшему международному событию нового формата, который приобрел популярность в конце XIX – начале XX в. Все началось с Великой выставки в 1851 г. в Лондоне, которая была задумана как способ продемонстрировать всему миру достижения викторианской науки и промышленности, и вскоре эту идею подхватили и другие страны. К концу XIX в. аналогичные выставки проводились во многих городах мира, от Токио до Чикаго, и часто сопровождались научными съездами{369}.

Парижскую выставку 1900 г. посетило более 50 млн человек. Ее изюминкой стал Дворец электричества – архитектурный шедевр в стиле ар-нуво, напоминавший по форме гигантское перо павлина. Дворец электричества, расположенный на Марсовом поле напротив Эйфелевой башни, освещало более 7000 разноцветных электрических ламп. Внутри посетители могли увидеть самые разнообразные электрические машины, а также огромные паровые турбины в действии. По соседству находился Дворец оптики, где посетителям предлагалось взглянуть на небо через гигантский телескоп и посмотреть немые черно-белые кинофильмы. Своих представителей на выставку прислали многие крупные частные компании (Siemens, General Electric и другие) в надежде найти для производимого ими промышленного оборудования покупателей со всего мира{370}.

Это была эпоха индустриализации и интернационализма, и Парижская всемирная выставка 1900 г. как нельзя лучше отражала эти веяния. Благодаря развитию новых телекоммуникационных технологий, таких как электрический телеграф‚ изобретенный в 1830-х гг., и новых транспортных технологий (например, в 1810-х были разработаны океанские пароходы) мир начал все больше ощущать себя взаимосвязанным единым целым. Многие считали, что эти технологические достижения помогают ускорить развитие науки. «Идеи… текут и пересекают весь мир по опутавшим его тончайшим проволочным нитям, позволяющим передавать человеческие мысли с молниеносной скоростью», – заявил один французский политик на открытии Парижской выставки. Во многом именно эти мотивы двигали и организаторами Первого всемирного физического конгресса. Целью конгресса было «собрать физиков со всего мира» в одном месте впервые в истории и «критически оценить достижения на ниве науки, культивируемой этими учеными», объясняли они{371}.

В свободное от посещения Эйфелевой башни или Дворца электричества время участники Первого всемирного физического конгресса обсуждали результаты новейших исследований. Большая их часть касалась теории электромагнетизма. На протяжении сотен лет ученые изучали свойства света, электричества и магнетизма. Но во второй половине XIX в. ученые все чаще задумывались о том, что все эти, казалось бы, отдельные феномены имеют между собой нечто общее. Первоначальный теоретический вклад в эту тему внес британский физик Джеймс Клерк Максвелл. В своей статье 1864 г. Максвелл описал, как свойства, связанные со светом, электричеством и магнетизмом, можно объяснить существованием «электромагнитного поля», по которому распространяются колебания, или волны.

С начала XIX в. ученым было известно, что движущийся электрический заряд создает в пространстве магнитное поле, а движущийся магнит – электрическое поле. Эти два принципа легли в основу разработки первых электрических двигателей и генераторов: электрический ток создавался в них посредством движения магнита внутри проволочной катушки. Максвелл, однако, догадался объединить концепции электрического и магнитного поля в единую концепцию «электромагнитного поля». Эта ключевая идея позволяла объяснить, какое отношение свет имеет к электричеству и магнетизму. Согласно Максвеллу, свет был просто «электромагнитным возмущением», движущимся подобно волнам на морском просторе. Он также предсказал, что должны существовать и другие электромагнитные волны, которые ведут себя так же, как свет. После публикации Максвелла физики по всему миру кинулись исследовать свойства электромагнитного поля. Эта гонка, развернувшаяся от Москвы до Калькутты, была призвана доказать правоту выводов Максвелла – или же опровергнуть их{372}.

Традиционная история современной физики и химии сосредоточена на небольшой группе ученых-первопроходцев, живших и работавших в Европе. В этот список обычно входит сам Максвелл, а также ряд ученых, живших позже: например, немецкие физики Генрих Герц, обнаруживший в 1888 г. электромагнитные волны, и Вильгельм Конрад Рентген, который в 1895 г. открыл новый вид излучения, названный впоследствии его именем. И хотя в конце XIX в. Европа действительно была центром научного мира (что во многом стало следствием тех экономических преимуществ, которые, как уже говорилось в предыдущих главах, она приобрела в результате империалистической экспансии), это вовсе не означает, что ученые других стран не внесли никакого вклада