Шрифт:
Закладка:
– Does Your Mother Know! – воскликнул Бенни. – У нас… как это у ботаников… перекрестное опыление! Их клавишник, Джон Пол Джонс, сыграл на нашем синтезаторе, и у него вышли просто потрясающие струнные! Я ему тогда и говорю: «Звучит просто здорово! Можно, я их использую?» И Джон прислал мне потом посылку с четырьмя кассетами! – замявшись, он бочком пришагнул к Томе. – Пойдемте, я вам сыграю на рояле… Услышите наш «Bosendarfer», оцените…
Девушка милостиво кивнула, церемонно беря Андерсона под ручку, и подмигнула мне. Я старательно улыбнулся в ответ. Вот еще только ревновать не хватало…
Оглянувшись на Аллу, зачарованную фотками звезд, ко мне приблизилась Маша. Наклонилась, приятно вдавливая в плечо тугую грудь, и заворковала:
– А ты в курсе, что настоящий Отелло был арабом, а вовсе не чернокожим? Просто у него имя было такое – Мауро…
– Мне, хоть и математику, – с деланным унынием вздохнул я, – давно стало ясно, что задача трех тел неразрешима… – и с такой силой притиснул Левицкую, что девушка запищала.
Воровато чмокнув меня в щечку, Мария погрозила пальцем, хотя глаза выдавали иное, а я махнул рукой на все тревоги.
Прав был старина Аврелий, трижды прав! «Делай, что должен. Будет, что суждено». Главное, что жить – хорошо!
Четверг, 7 августа. День
Москва, улица Грановского
Отпускать его гулять подолгу врачи пока остерегались, но тихонько, помаленьку, с пересадкой на лавочки…
Иванов медленно поднялся со скамьи, и зашагал, вдыхая залетные запахи. Все лето, считай, провалялся.
А когда из комы вышел, ноги разучились вытягиваться – жилы под коленками усохли будто, и не разогнешь. Так и шкандыбал по палате, по коридору раскорякой…
Ну, ничего. Оклемался, вроде…
– Борис, привет.
Медленно развернувшись к подходившему Лазаренке, генлейт протянул руку.
– Привет, Саня. Ну, и чего там в клювике принес?
Александр Иванович качнул папкой и скупо улыбнулся:
– По делу Скопина.
– А-а… Ага. Ну, давай тогда лучше присядем, а то меня обратно загонят. Распоясались медики совершенно…
Усевшись, Лазаренко раскрыл папку.
– В двух словах – любопытный объект. На днях шестнадцать исполнилось. До восьмого класса – всё, как обычно, средне. Жил в Брянской области, городок Унеча. Ничем не выделялся, никаких лидерских качеств. Осторожен был до трусости – сдачи не давал. В июне прошлого года Скопины всей семьей переехали на Дальний Восток. А в августе Данил как будто стал другим.
– Ага… – вытолкнул Иванов.
– Да. Шабашил – выстроил два дворовых туалета. Причем, один, по всей видимости, сжег – сосед, прозванный «Куркулем», и обещавший заплатить за работу двадцать рублей, зажилил десятку.
– Ну, и правильно…
– Дрался, причем жестоко, не по-мальчишечьи. Тогда же и шрам заработал – хулиганистый одноклассник порезал, но как бы случайно. Данил его не выдал.
– Тоже правильно, – кивнул Борис Семенович. – По-пацански.
– Да. У него и девушка появилась, причем, на несколько лет старше его…
– Красивая? – с интересом спросил Иванов.
Лазаренко молча протянул фотографию.
– Ух, ты… – пробормотал генлейт. – Лоллобриджида отдыхает…
– Тамара Царева неудачно вышла замуж в мае прошлого года – и примета сработала. В сентябре она развелась… Впрочем, не хочу зря порочить красотку – с несовершеннолетним она связалась лишь в январе. Они познакомились в спорткомплексе – Тамара занималась гимнастикой, а Скопин ходил в секцию самбо.
– Окреп, возмужал… Понятно.
– Да. А те камни, что он продал, ему действительно подарил сосед-геолог. Сейчас он преподает в Горном институте…
– Ага… – задумался генерал-лейтенант. – То есть, Кирша наш «объект» встретил случайно…
– Похоже, что так. А вот почему он прилетел в Москву под именем внука Ивана Палыча, мы так и не выяснили.
– И не выясните, – невесело хмыкнул Иванов. – Полковник затевал непонятную игру-многоходовку, и ему зачем-то потребовался внук. А вот зачем, никто уже нам не скажет… Значит, говоришь, другим стал… – он виновато вздохнул. – Прости, Сань, всё выложить не могу, уж больно серьезный гриф секретности.
– Переживу, – улыбнулся Лазаренко.
Среда, 10 сентября. День
Барбадос, Сильвер-Сэндз
В южном полушарии зацветала весна, хотя Рио-де-Жанейро не знал смены времен года. Здесь, где «в лесах много-много диких обезьян», круглый год – лето, даже зимой. Теплынь то спадает, то жарит, вот и вся разница.
Так было и в Мехико. Измученные долгим перелетом из Лондона, мы покинули «Боинг» – и окунулись в разреженный воздух и неистовое солнце. Пока летели до Гандера, кудахтали от восторга – мы здорово расшевелили избалованную публику в «Уэмбли Арене». А как сделали пересадку, увяли, хотя тур только-только начался.
Так было и в Буэнос-Айресе. Пусть и «Крайний Юг», и ледяное дыхание Антарктиды порой достигает Ла-Платы, а жарко. В отеле «Савой» хоть кондиционеры спасали, в концертных же залах по семь потов сходило.
А Барбадос – конечный пункт турне. Именно сюда зимой умотали Бенни с Бьорном, и сочинили «Happy New Year»…
…Мы с Томой лежали в бунгало, разметавшись по смятой постели. Ветерок с океана свободно гулял, продувая спальню сквозь щелястые бамбуковые стены, и шуршал пальмовыми листьями крыши, будто листая одновременно десятки старых книг.
Тур подходил к концу. Еще один концерт – и домой. И от копившегося напряжения, застарелой усталости, суеты бесконечных перелетов и переездов, лучше всего избавляла девушка.
Мне было хорошо – и грустно. Уж больно она ласкова и податлива сегодня. Как в последний раз.
– Дань…
Я давно был готов к разлуке, и все же… Этот ее голос, приятный и до боли знакомый, стал мне не просто привычным, а почти родным. И знать, что Тома станет вот так же окликать другого… Неприятно. Но было же ясно, что наша близость не навсегда. Любая нормальная, здоровая девушка хочет выйти замуж, как велит ей природа. И что? Брать в мужья подростка? Не смешно. И не умно. Только все равно, жаль…
Не отзываясь, я заелозил по шелковым простыням, и молча обнял Тому, привлекая к себе.
– Дань… – выдохнула она, напрягаясь. – Я замуж выхожу…
Мои губы нежно-нежно коснулись бархатистой девичьей щеки, ощущая соль.
– Ты плачешь, что ли? Томик, не надо! Я же всё-всё понимаю. Ты была для меня… извини за напыщенность… подарком судьбы.
– А ты
