Весь наш ВИА поместился, и Стиккен влез, и Бьорн за компанию.

– Poekhali! – воскликнула Фрида, плюхаясь на сиденье рядом со мной. – Прости, Данне,18 – улыбнулась она, путая отточенное кокетство с преувеличенным раскаянием. – Знаю, я частенько… как это… – фру Лингстад старательно выговорила по-русски: – «Вклу-учала стеервозину». Поверь, я отношусь к тебе хорошо, просто… Ах, это личное! Агнета уже развелась со своим, теперь моя очередь… Бьярни пишет хорошую песню… «Победитель получит всё».19 Думаю, Агнета исполнит ее идеально, ведь слова на музыку ложатся с натуры…

– Победителя не будет, Фрида, – усмехнулся я. – Развод – это всегда поражение. Для обоих.

Молодая женщина заинтересованно, хоть и с оттенком комического изумления, посмотрела на меня.

– Славно сказано, – вскинула она брови. – А… тебе точно шестнадцать?

– Это такая маскировка, – мне удалось вывернуться, почти не солгав. – На самом деле, я лысый пузан с тремя детьми и сварливой женой!

Фрида рассмеялась, снова становясь похожей на блистательную диву с глянцевых афиш. Отвеселившись, она пришатнулась ко мне.

– Бенни уже не мой. Он кого-то нашел, и… У него… как это… «неровное дыхание» к фрекен Томми.

– Пусть дышит глубоко, как кит, – фыркнул я насмешливо. – Ему не обломится!

С трудом донеся до спутницы выкрутас русского просторечия, я глянул за окно.

– МКАД перейдён, леди и джентльмены! Добро пожаловать в Россию!

 Пятница, 16 мая. День

Польша, замок Хеленув

 Празднично зеленеющий парк с аккуратными аллеями и рассыпчатыми струями фонтанов плоховато соотносился с понятием «замок». Да и не походил Хеленув на суровую, неприступную крепость – здесь, в военном санатории, отдыхали офицеры Войска Польского.

Правда, с недавних пор десантники в тельняшках попадались куда чаще гонористых пшеков, кидавших к фуражкам не ладонь, а два пальца.

Иванов покосился на Куликова. Маршал выглядел озабоченным, однако насупленность всего лишь выдавала самую суть натуры главнокомандующего20– Виктор Георгиевич не верил в хорошее. Принципиально.

«Хочешь, чтобы было лучше? – говаривал он. – Сделай хорошее из плохого!»

– Как там ваши опера? – ворчливо спросил маршал. – Лютуют?

– Ну, вот еще! – Борис Семенович поправил очки. – Лютуют «зомовцы»,21а мы их осаживаем. Да и товарищей из польской СБ в опергруппах куда больше моих спецов. С чего бы вдруг нам расхлебывать кашу, которую заварили шляхтичи? Не люблю я, знаете, привкус крови… Вы мне лучше скажите, долго еще тянуть будут? Сколько можно ждать!

– Да все уже, – пробурчал Куликов, складывая руки за спиной. – Зашевелились эти… из «партийного бетона»! Опомнились… – он сморщил лицо в гримасе отвращения. – Завтра, ровно в семь нуль-нуль, устроим им учения. «Союз-80»! Отработаем подавление контрреволюционного мятежа…

– Товарищ маршал! – подбежал запыхавшийся чин с целыми созвездиями на погонах. – Ярузельский вывел восемь польских дивизий, они окружили Варшаву! Не по плану, как бы…

– Не доверяет, с-сука! – хищно осклабился Куликов. – Правильно… Живо связь с Москвой!

– Есть! – вытянулся чин, и покатился по аллее к главному корпусу.

– И по всем частям – полная боевая! – гаркнул ему вслед Виктор Георгиевич.

– Есть! – донеслось отгулом.

– Пшеки не по плану, – проскрежетал маршал, удаляясь следом, – ну, и мы!

– Не хреново девки пляшут, – задумчиво продекламировал Иванов, провожая глазами главнокомандующего, – по четыре сразу в ряд…

Из пышных зарослей выглянул Андрей, будто леший на прогулке.

– Товарищ генерал-лейтенант, – загудел он, – тут до вас из Владивостока звонили…

– Кто?

– Начупр. Говорит, нашел… какого-то… этого… Лжедмитрия. Тьфу ты! Лжеантона!

– Молодец, Костя… – рассеянно вытолкнул Борис Семенович. – Ладно, с этим – потом. Собирай наших, Андрюха, скоро здесь станет жарко!

 Вечер того же дня

Владимир, улица Мира

 ДК Владимирского химзавода не впечатлял архитектурными изысками – типовой «очаг культуры». Да и устал я порядком. Третий день таскаюсь по всем этим «объектам соцкультбыта». Переслушал добрую сотню исполнителей, но… Всё не то.

Уж сколько голосов звучало – и сильных, наполненных, и слабеньких, дрожащих, как подломленный колосок. Нутряные архиерейские басы… Взвивающиеся, высокие а ля Фаринелли… Писклявые… Негромкие, но певучие, как у Бернеса… Всякие. Не те.

Ну, ни один не сковал мою душу, заставляя обратиться в слух, внимать, еле дыша, нежась в переливах октав! Может, я слишком придирчив? Вон, Бьярни сыскал-таки подходящего басиста – статного, высокого дембеля, буквально с детского садика не расстававшегося с гитарой. Правда, по малолетству ему доверяли игрушечный инструмент, но потом Тимофей и акустическую освоил, и на электрической наяривал. Глухими окольными путями достал «Фендер», и ухаживал за нею, как за дитём.

Набирается ритм-секция! А вокалистки не слыхать…

В Дом культуры ВХЗ мы со Стигом заехали на обратном пути, прослушав всё «Владимиро-Суздальское княжество». И Фрида, и весь мой ВИА умотал в Москву в первый же день, а худрук остался.

Раздраженный одинокими ночевками и бесплодными поисками, я уселся в первом ряду полутемного зала, напротив низковатой, гулкой сцены. И сиденья тут жесткие, скрипучие… Как назло всё!

– Мы готовы, – подался ко мне переводчик.

– Йа, йа… – ворчливо отозвался Андерсон.

Местное начальство в лице маленького, лысоватого человечка, примерившего обтерханный костюмчик, угодливо поклонилось, и резко взмахнуло рукой.

Отчетливо щелкнул магнитофон. Тени в складках бархатного занавеса будто ожили, испуская колебания хрустальных нот. Старые, обтянутые черной тканью колонки запели голосом Томы, то напевно, то подчиняясь жесткому ритму. А на сцену вышла ОНА!

Меня даже дрожь пробрала, до того девушка в простеньком платье соответствовала выношенному мною образу. Темноволосая и яркая, с хорошей спортивной фигурой, певунья улыбалась неласково, даже малость небрежно, словно делая большое одолжение.

«Вот только не запой, как надо! – грозился я мысленно, до того мне хотелось, чтобы увиденное совпало с услышанным. – Попробуй только!»

И «темненькая» запела, вторя записи. Я замер. Низковатые звуки ложились с тяжестью драгметалла, темным и жарким упаданьем оттеняя высокие, светлые ноты, что проливались сквозь решетки динамиков. Я отмер.

– Достаточно!

«Во! Охрип даже…»

Вокалистка смолкла, глядя на меня с нетерпением застоявшейся кобылицы, только-только вырвавшейся на простор.

– Как вас зовут? – спросил я, прочистив горло.

– Мария Левицкая, – представилась певица обычным голосом, и слегка изогнула губы, словно думая улыбнуться. – Маша.

– Очень приятно, Маша, – честно сказал я, поднимаясь с фанерной откидушки. – Вы нам подходите!

– А вы мне? – усмехнулась Левицкая, склоняя голову к плечу. – Кто вы, вообще? Я только из отпуска вернулась, а меня наш худрук сюда сразу. Быстрей, кричит, быстрей, мухой сюда! Я даже переодеться не успела…

– Я тоже как бы худрук… ВИА «АЛЛА». Даниил Скопин. А этот надутый господин – директор группы «АББА» Стиг Андерсон. Вот только у него вокалисток – полный комплект, а мне не хватает Маши Левицкой.

– Ну-у… – задумалась девушка, даже не улыбнувшись. – Ну, давайте попробуем.