я предлагаю? Отправить наш ВИА вместе с ними! Но! – я строго поднял палец. – Спасибо, конечно, Василию Феодосьевичу за добрые слова о нашем ансамбле, но мы у «АББА» всего лишь на разогреве. «АЛЛА» слишком самодеятельна, то есть, непрофессиональна. Впрочем, как и подавляющее большинство ВИА. И, если мы хотим реального международного успеха советской группы, надо очень плотно поработать – и над составом, и над исполнением. Надо всем – над костюмами, поведением на сцене… Мелочей не бывает! За май-июнь мы должны провести кастинг… Проще говоря, отбор, чтобы укомплектовать нашу группу… Наш ВИА. У вокалистки Царевой превосходный голос, сильный и красивый. Но нам срочно требуется еще одна певица – с низковатым тембром, и музыканты-виртуозы. Миша Тенин – способный парень, однако осенью ему в армию. Какие у нас вакансии? Гитаристов, ударника, клавишника… Да и сами инструменты желательны – современные, достойные самого искушенного зрителя. Нужна, конечно, какая-то своя студия, а дальше… А дальше – пахота! От зари до зари, без выходных и праздников! Выступления, репетиции, записи пластинок… Вот тогда ансамблю не стыдно будет присоседиться к «АББА», чтобы выступить перед латиноамериканцами, а в бюджет хлынет валюта. И во всех этих делах ансамблю поможет Стиг Андерсон. Ему уже удалось раскрутить «АББА», пускай теперь раскручивает «АЛЛУ»! Мы ему хорошо заплатим, – наметил я улыбку. – Новыми песнями!

– Йа, йа… – откликнулся Стиккен. – Soglasen.

– Это… э-э… неслыханно, – замычал Остапенко, – и…

– Простите, – холодно вклинился мой голос, – я не закончил.

Мало обращая внимание на дядю из Москонцерта, налившегося дурной кровью, я развернулся к Демичеву. Министр задумчиво и неуверенно вертел в пальцах золоченный «Паркер», пуская зайчики по блестящей столешнице.

– Петр Нилович! – заговорил я прочувствованно. – Меня всегда коробило отношение к Министерству культуры, как к чему-то вторичному, остаточному. На мой взгляд, Минкульт достоин куда большего статуса, сравнимого или даже превосходящего уровень Минобороны.

Поднялся шум, а Кухарский глянул на меня с хмурой досадой.

– Я не подлизываюсь, Василий Феодосьевич, – мои губы изогнулись в простодушной гагаринской улыбке. – Запад никогда не осмелится напасть на нас, но буржуи способны развалить СССР изнутри – своей «мягкой силой». Фильмы, книги, мода, музыка «оттуда», полуправда по радиоголосам – все это расшатывает устои, разъедает мораль, навязывает мещанские ценности. И тут наши вероятные противники побеждают! Да, да, одерживают победы одну за другой! Буржуины атакуют по всему фронту, захватывая молодежные умы и души, исподволь обращая Кибальчишей в Плохишей. А мы отступаем! И однажды капитулируем. А что вы хотите? Ну, нельзя же, в самом деле, бороться, вооружаясь одними запретами! Да враг только радуется всем этим нашим «Не слушай «Битлов»!» да «Не читай «Лолиту»!» Это война, товарищи. Значит, нужно воевать, а не задергивать «железный занавес» поплотнее! Вышел в прокат голливудский фильм? Снимите наш! Лучше! И пусть его увидят за океаном! Хвастают на Би-Би-Си высокими зарплатами в «свободном мире»? А вы объясните людям, да не общими фразами, не цитатами из классиков, нет! На конкретных примерах растолкуйте, как людей в капстранах всю жизнь гнетут неподъемные кредиты – за учебу, за жилье, за лечение. Что с них дерут огромные налоги – по тридцать, по сорок процентов!

Стиг заерзал, бормоча скороговоркой, и переводчик, запинаясь, вымолвил:

– Господин Андерсон хочет уточнить: он платит в казну пятьдесят четыре процента!

– Вот! – веско сказал я. – Так давайте же, наконец, перейдем в наступление! Покажем силушку богатырскую! Нашу, советскую «мягкую силу»! Добились же мы успехов на передовой оперы и балета? Значит, самое время уходить в прорыв на фронте эстрады и кино. Пускай европейцы выстаивают очереди на сеанс советского суперблокбастера! И пусть теперь уже западная молодежь фанатеет от советского рока, от советской попсы! И всё это станет самой доходчивой, самой наглядной агитацией за наш образ жизни, за социализм!

Я оглядел присутствующих. «Аж заслушались!» – мелькнуло в голове.

– А то, что мне нет шестнадцати, – мой рот повело в усмешке, – не самое страшное. Вспомните Моцарта, Прокофьева… Или Консуэло Веласкес – свой вечный хит «Бесаме мучо» она написала в пятнадцать лет. Да, у меня, как у худрука, нет образования. Ну, так приставьте ко мне взрослого… ну, не знаю… Куратора, что ли.

– Да у вас, Даниил, целая программа-максимум! – воскликнул довольный Кухарский.

– И программа-минимум, – тонко улыбнулся Демичев. Наклонясь к селектору, он неразборчиво забормотал, и вскоре ленинским жестом вытянул руку к отворявшейся двери. – Позвольте представить, Даниил, вашего директора. Петр Петрович Ромашов!

С порога мне приветливо улыбнулся «серый».

  

* * *

 Обед я пропустил, мотаясь по Минкульту, зато успел собрать целый ворох справок, протоколов и прочих бумажек. Когда вышел на улицу, мою бедную голову ощутимо кружило – то ли от голода, то ли от нервотрепки.

– Данил!

Меня догнал директор ВИА «АЛЛА», улыбаясь со всем своим чекистским обаянием.

– Вы только не волнуйтесь, Данил, – зажурчал «серый», безмятежно подставляя лицо солнечным лучам. – Мешать вам и строчить доносы я не стану. И вообще, у меня высшее музыкальное образование… Если честно – и строго между нами! – вы – мой пропуск за границу. Стокгольм, Лондон, Париж, Рио-де-Жанейро! Сказка!

– А не сбежите? – скосил я глаза, удерживая покерфейс.

– Ни за что! – рассмеялся Петр Петрович. – Перебежчики наивны и глупы! – воскликнул он. – Если ты чего-то добился в жизни, оценить это способны лишь свои. Да даже если и разбогатеешь там, за Атлантической лужей, толку от этого? Как был ты чужаком, так ты им и останешься. Будешь тихо спиваться на собственной вилле, ностальгируя по грибным дождям, да спеющим вишням. М-м… Пока не забыл, товарищ худрук. Завтра выезжаем во Владимир, начинаем… этот… как его… кастинг! Отправление в девять утра. Опоздаете – премии лишу.

– Не дождетесь, товарищ директор, – ухмыльнулся я. – Буду, как штык!

* * *

 Ранним утром я выставил «серому» директору жирную пятерку – Ромашов подогнал к отелю не замызганный «рафик» или «буханку», а «Юность», иначе ЗиЛ-118К.

Габаритами с «членовоз», от коего микроавтобус и произошел, «Юность» не назовешь «микриком» – семнадцать посадочных! Но не везло этой внебрачной, то бишь внеплановой дочке «ЗиЛа».

Первые экземпляры выпустили еще при Хрущеве. Все были в восторге, на выставках «Юность» заваливали призами, сам Генри Форд клянчил чертежи, а на родине выпустили штук двадцать – и занавес. Так и состарилась «Юность» на задворках автопрома.

Уж и обновили ее, осовременили, приплюсовав литеру «К»… Бесполезно. Поднатужился «ЗиЛ», выродил шесть машин, да и всё на этом. И вот «пан директор» пригнал «одну шестую»…

– Норм! – заценил я.

– Стараемся, – Ромашов галантно открыл дверцу, пропуская в салон Анни-Фрид. В перерыве между концертами, «темненькая» решила