маяк. Другой идеей была национальная научная школа – план, поддержанный Конгрессом и Southern Literary Messenger. В 1840 году По повторил этот призыв, утверждая в Burton’s, что «вся жизнь Смитсона – это явный комментарий» к его намерению основать не общий университет или музей, а «колледж для продвижения науки».

Успех Британской ассоциации содействия развитию науки вдохновил американских исследователей рассмотреть еще одну возможность: создание национальной научной организации. Токвиль считал «дух ассоциаций» – добровольной организации групп по общим интересам – определяющей характеристикой американской демократии в 1830-х годах. В 1838 году попытка создать ассоциацию американских ученых была заблокирована членами филадельфийского Американского философского общества, удовлетворенными своим положением старейшего, хотя и угасающего научного общества страны. В Нью-Йоркском лицее Джон Торри согласился «с филадельфийцами», что время еще не пришло: «В стране буйствует шарлатанство, и его достаточно, чтобы одолеть нас, скромных людей».

Несмотря на такие оговорки, в кабинете Ван Бюрена сформировался план создания национального научного органа, который должен был финансироваться за счет завещанного Смитсоном имущества. Его лидером являлся военный министр Джоэл Пойнсетт, путешественник и владелец плантаций из Южной Каролины. Ярый защитник интересов своих коллег-рабовладельцев, он планировал расширение американских плантаций в Мексике, Карибском бассейне и Южной Америке – план, который позже реализовал океанограф Мэтью Мори.

Пойнсетт стал ведущим правительственным сторонником американской экспедиции по исследованию Южных морей, проекта, инициированного Дж. Н. Рейнольдсом и продвигаемого По в Southern Literary Messenger. Семь кораблей отплыли в августе 1838 года под командованием Чарльза Уилкса и в сопровождении, по настоянию Пойнсетта, научного корпуса, включая ботаника Джеймса Дану, художника Тициана Пила, зоолога и этнолога Чарльза Пикеринга (заявка Натаниэля Готорна на документирование плавания корабля была отклонена).

В 1840 году, когда первые партии образцов из экспедиции начали прибывать в Вашингтон, Пойнсетт предложил направить средства Смитсона на финансирование национального музея. Такой «национальный кабинет» мог бы хранить и демонстрировать образцы экспедиции вместе с камнями, растениями и животными, полученными в результате исследований штатов и от местных коллекционеров. Он должен был находиться под контролем Национального института содействия развитию науки.

Несколько правительственных чиновников, включая государственных секретарей и секретарей казначейства, разработали устав Национального института. Пойнсетт стал его директором вместе с Джеймсом Кирком Полдингом – одним из ранних сторонников По, а теперь военно-морским министром Ван Бюрена. Президенту и вице-президенту также были отведены официальные роли.

С этим советом политических назначенцев приближающиеся президентские выборы 1840 года подчеркнули хрупкость концепции института. Станут ли эти политики – многие из которых придерживались сильных южных и джексонианских симпатий – поощрять или отвергать исследователей на основе политической лояльности? Поддержит ли его новая администрация?

Такие опасения по поводу вплетения института в политику оказались оправданными: после поражения Ван Бюрена от вигов Гаррисона в 1840 году Пойнсетт удалился на свои земли в Южной Каролине. Когда в 1842 году суда экспедиции вернулись в нью-йоркскую гавань, секретарь института Фрэнсис Марко, клерк из Государственного департамента, взял на себя ответственность. Он начал бессистемно расставлять красочных птиц, растения, камни и этнографические предметы экспедиции в Большом зале Вашингтонского патентного бюро (ныне Национальная портретная галерея). Марко также начал планировать проведение национального съезда института, надеясь укрепить его позиции для получения золота Смитсона.

Организаторы института отказались от амбиций конкурирования с «размахом и глубиной» подобных организаций в Европе, таких как БАН. Вместо этого они стремились просто «собрать» и «распространить» «науку и практические наблюдения соотечественников в разных частях Соединенных Штатов». Членство было открыто для всех, кто «склонен вносить свой вклад или получать полезную информацию». Несмотря на такое популярное призвание, Марко понимал, что успех института будет зависеть от поддержки опытных исследователей с устоявшейся репутацией. Он пригласил десятки людей посетить съезд. Особое внимание он обратил на членов Ассоциации американских геологов и натуралистов (ААГН). Недавно сформированная ветеранами геологических служб штатов, эта группа провела свое первое собрание в Институте Франклина в Филадельфии в 1840 году.

Марко знал, что ААГН планировала снова собраться в Вашингтоне в мае 1844 года. Он надеялся убедить их отказаться от встречи или объединить ее с апрельской встречей института. Джеймс Дана, ботаник, участвовавший в экспедиции, считал, что ААГН должна собраться и поделиться своими открытиями «без музыкального сопровождения, а с более реальной наукой». Некоторые исследователи также беспокоились, что институт больше занимается популяризацией науки, чем ее изучением. По словам Бейча, у американцев «на одного человека, занятого исследованиями, приходится полсотни людей, занимающихся распространением».

Джозеф Генри считал, что институт непригоден для «решения вопросов строго научного характера», поскольку он «находится под контролем в основном любителей и политиков». По мнению Даны, скромность предстоящего собрания ААГН затмит экстравагантность института: «Если мы сможем обеспечить общее присутствие, то спокойный деловой стиль встреч и реальная ценность обсуждаемых тем, а также оригинальность представленных материалов отодвинут их на задний план».

Генри раздраженно задавался вопросом, что станет с «массой дилювия, которую Институт обрушил на себя в лавине псевдонауки». Скопление презентаций института, его церемониальная помпезность и руководство политиками – все это попахивало угодным толпе шарлатанством, что не соответствовало его представлениям о хорошо спланированных, самостоятельно направляемых, трезвых и строгих исследованиях.

Мошенническая эпидемия

Хотя Бейч и согласился, он был слишком проницательным политиком, чтобы отвергнуть организацию, которая могла бы получить подарок Смитсона. Вместо этого он использовал свое место на съезде и выступил с речью под названием «Стремления науки в Соединенных Штатах», в которой протестовал против направления деятельности института. Он предостерег от «поспешного продвижения» научной ассоциации без четкого понимания потребности Америки в «работниках», а не «болтунах». Попытки произвести впечатление и развлечь публику нельзя было считать продуктивными: «Нам нужно больше активности, но не для того, чтобы каждый год нас будоражили и просили о захватывающих шоу». Он настаивал на том, что стране нужен не просто научный союз, а «такой, который подавлял бы шарлатанство, отстраняя ученых от его сетей».

Генри и Бейч с опаской относились к любым популярным научным развлечениям, боясь, что строгость будет принесена в жертву зрелищности. Они также настаивали на том, что американская версия Британской ассоциации не должна быть демократически «свободной для всех». Собрания БАН являлись популярными и открытыми мероприятиями, на которые съезжались члены со всей Британии. Широкое участие полезно для кассы ассоциации, но когда «каждый человек имеет право выступить», отметил Генри, любители, дилетанты и «глубокие знатоки оказываются на одном уровне». Самостоятельно выбранные лидеры БАН, однако, смогли сохранить контроль над общим направлением; «большая часть членов не имеет права голоса в управлении институтом, и в этом отношении общество столь же аристократично, как и правительство