— Я убил их обеих, и Лару тоже. Я был без ума от нее, я видел, как она танцевала фламенко в академии Антона Мартина. Она была такой красивой… С первого дня, как увидел ее, я был как одержимый, я шпионил за ней, каждый день подбирался чуть ближе, хотел прикоснуться к ней. Но я не осмеливался заговорить, просто смотрел. Сколько раз я бродил по ее улице, останавливался напротив ее дома, свет в спальне горел, и я смотрел, как она раздевается… А потом увидел, как она выходит из студии Мигеля Вистаса… с фатой в руке. Она собиралась замуж! Мысль, что она будет с другим мужчиной, была невыносима…

— А Сусана? Вы из-за того же ее убили?

Элена чувствовала себя странно — она добилась признания, которого было достаточно, чтобы закрыть дело и украсить послужной список отдела криминалистической аналитики очередной медалью, но не все в словах адвоката казалось ей правдой. Она была уверена, что Сусану убил он, улик достаточно: след от ботинка сорок пятого размера, показания Одноглазого, говорившего о крупном мужчине, книги в доме Хауреги и, конечно же, его признание. Все сходилось, но ей не давала покоя мысль, что убийства сестер отличались в деталях, что, возможно, их совершил не один человек. Она должна была получить доказательства, подтверждающие ее ощущения, и, прежде всего, должна была понять причину. Причину, по которой лжет адвокат, и причину, по которой были убиты невесты-цыганки.

— Я ждал, когда она подрастет, станет похожа на сестру. Сусана была не такой, как Лара, но лишь она напоминала мне о ней — о женщине, которую я любил. И когда она собралась замуж, я подумал, что ей пора отправиться вслед за Ларой. Я следил за ней на девичнике, видел, как она рассталась с подругами, и затащил ее в фургон. Потом повез в Ла-Кинта-де-Виста-Алегре. Остальное вы знаете…

Элена молчала, изучая лежащие перед ней бумаги — документы, которые подготовили для нее сотрудники. Она хотела подловить Хауреги, заставить его рассказать все от начала до конца, шаг за шагом, пока он в чем-то не проколется.

— Да, знаем, но хотим услышать все от вас. Отверстия в черепе… их было три?

— Три, в виде уробороса, змеи, кусающей себя за хвост, — ответил Хауреги, и его слова прозвучали так, будто он повторял заученный текст.

— Три отверстия могут образовывать и простой треугольник, все зависит от того, как посмотреть, — возразила инспектор Бланко.

— Это уроборос, символ митраизма.

— Я мало что знаю о митраизме. О нем поговорим позже, может, вы меня просветите, и я тоже стану адептом. Но вернемся к отверстиям. Вы сделали их дрелью, как и у Лары.

— Нет, бормашиной, дрели у меня нет.

Этой ловушки Хауреги избежал, и Элена расставила новую:

— Есть одна деталь, на которую я обратила внимание: вы дали им диазепам. Будто хотели облегчить их страдания. И мне интересно: если вы не хотели, чтобы им было больно, зачем такая жестокая смерть?

— Это не для того, чтобы им не было больно, просто чтобы они не сопротивлялись.

Пытается ли сопротивляться тот, кому личинки выедают мозг? Кто знает. Говорит ли он что-то, пока умирает? Понимает ли, что с ним происходит, думала Элена.

— Это интересная деталь — то, что вы дали сестрам диазепам.

— Я набрался опыта с Ларой, она сильно дергалась.

— Важная деталь, очень важная… Возможно, благодаря ей мы поймем, правду вы говорите или нет.

Хауреги молчал, глядя на нее исподлобья. Не похоже, чтобы он хвастался или гордился убийствами. Бланко многозначительно посмотрела прямо в камеру, но ее коллеги уже поняли, что она добилась, чего хотела.

— Ларе не давали диазепам, — сразу отметил Буэндиа.

Все закивали. Хауреги не попался в первую ловушку, с дрелью, зато угодил во вторую, с диазепамом.

— Молодец инспектор, подловила его. Он не убивал старшую, только младшую. О смерти Лары он знает лишь то, что ему рассказали, — радовалась Ческа.

— Еще он знает все, что говорилось в суде. Разве там не упоминали о диазепаме? — удивился Ордуньо.

— На суде не говорят о том, что не найдено. Не волнуйтесь, я знаю Элену, она точно спросит его о пакете. — Б­уэндиа снова повернулся к экрану.

Элена и глазом не моргнула, когда Хауреги проговорился. Она собиралась вытащить из него все нестыковки, одну за другой.

— В обоих случаях вы закрыли жертве лицо пластиковым пакетом. — Элена блефовала, она будто услышала подсказку Буэндиа. — Это мог знать только убийца, даже мы этого не знали. Найдя пакет, мы подумали, что у убийств разный почерк, значит, и убийц двое. Но анализируя фотографии с места смерти Лары, мы заметили брошенный пакет. Следователи, которые вели то дело, не придали ему значения и не подобрали его, но вот доказательство: убийца один.

Хауреги молчал, не зная, что ответить. Элена была уверена, что коллеги по ту сторону камеры понимают, чего она добивается.

— Не скажете, зачем вы закрывали им лица?

— Чтобы не видеть их страданий, я хотел запомнить их красивыми.

Еще одно доказательство, что адвокат убил Сусану, а Лару не убивал.

Больше Элене ничего не было нужно, осталось найти доказательства виновности Вистаса.

— Как вам удалось упрятать в тюрьму Мигеля Вистаса?

— Повезло. Я был в списке государственных защитников; дело собирались поручить моему коллеге, но он по моей просьбе отдал его мне. Я сделал все, чтобы Вистаса осудили. Дело могли замять, серьезных улик не было. Хороший адвокат добился бы его освобождения.

— Бедняга…

— Да, гордиться нечем, но меня это устраивало. Я приходил к нему в тюрьму, и он с каждым днем выглядел все хуже. Ему доставалось от цыган.

— Значит, вы познакомились, когда его уже арестовали и обвинили в смерти Лары.

— Да, хотя я знал его в лицо с того дня, как он фотографировал ее в свадебном наряде. Возможно, я видел его и до того; когда я следил за Ларой, он работал с ее отцом, но я точно не помню.

— Вернемся к митраизму, если не возражаете. Вы рассказали о нем Мигелю Вистасу, не так ли?

— Да, чтобы это помогло ему в тюрьме. Я чувствовал свою вину, я же знал, что он ни при чем. Можете не верить, но мне было жаль его, тюремная жизнь не для М­игеля.

— Как трогательно. Но не будем уходить от темы: в чем состоит митраизм?

— Это древняя религия.

— Да, это я знаю, но уверена, вы могли бы рассказать поподробнее… Во что вы верите?

— Митра — бог света, тот, кто помогает праведникам одержать победу над злом, — неуверенно произнес Хауреги: он явно не был готов к религиозному диспуту.

— Он знает о митраизме столько же, сколько я о крикете, — заметила Марьяхо. — У него куча книг, но он не прочел и страницы.

Все слушали сбивчивые объяснения обвиняемого. Он говорил общими фразами, явно заготовленными заранее, без всяких эмоций. Ческа согласилась с Марьяхо:

— Да, видимо, он знает о митраизме меньше, чем Мигель Вистас. Не похоже, что это он обратил Вистаса в свою веру. По-моему, все было наоборот.

— Не помните, что сказал Вистас Сальвадору Сантосу? — спросил Ордуньо. — Что-то про возрождение.

— Что он не убивал Лару, он только помог ей возродиться, но, по словам Элены, он сказал это, когда камера была выключена, так что точной фразы в стенограммах нет, — вспомнил Буэндиа.

— Да и Сантос сомневался, кто это сказал, Мойсес Макайя или Мигель Вистас. Не знаю, стоит ли верить его показаниям.

— Некому и быть, кроме Вистаса. Это именно митраизм — возродиться, чтобы быть прощенным и все такое… Скорее всего, когда он сказал это Сальвадору Сантосу, тот не был знаком с Хауреги, адвоката еще не назначили, — объяснил Буэндиа. — Так кто кого обратил в митраизм? Хауреги лжет.

— Тогда мы пришли к тому, с чего начали: первая сестра убита Мигелем Вистасом, а вторая — его адвокатом, — резюмировала Марьяхо.

— Что нам нужно выяснить,