Шрифт:
Закладка:
– Я в порядке, – заговорила она. – Профти, Фуив.
– И ты меня прости, – сказала я. Бабуля стала рассматривать свои зубы в зеркало заднего вида, заулыбалась и принялась вертеть лицом под разными углами, как красивая модель.
– Неплохо! – сказала она.
Потом мы поняли, что бабуля не сможет вести машину со сломанной рукой!
– Я звоню Кену, – сказала я.
– Стой, стой, – сказала бабуля. – Про-о-о-о-осто придержи лошадей, ковбой.
Она заставила свое лицо уменьшиться, чтобы подумать. Через минуту она заявила, что, видимо, пора мне учиться водить машину на механике, потому что ей было шесть лет, когда она этому научилась, и после этого она сама поехала в Америку, чтобы отвезти торт и все такое. Я пыталась остаться спокойной и покладистой, вместо того чтобы срываться, поэтому позволила ей учить меня. Учиться пришлось долго. Двигатель постоянно глох. Это было очень тяжело. Машину так дергало, что радио включилось само по себе. Бабуля пошутила, что мы застрянем на парковке навсегда, как те старики в здании, которые пытаются сбежать. Каким-то образом эти слова заставили меня мгновенно собраться, и я выехала со стоянки! Посреди улицы я снова остановилась. Чтобы проехать десять футов, понадобилось четыреста лет. Машину так дернуло, что над нами вдруг начала раскрываться крыша! Мы не смогли найти нужную кнопку, чтобы выключить радио. Играли лучшие хиты 80-х, так громко, что даже бабуля могла их услышать, и она подпевала, но с неправильными словами. Все происходило одновременно. Работали дворники. Крыша то поднималась, то опускалась, то поднималась, то опускалась. Мы рванули вперед, мы пели и кричали. Бабуля сказала, что я отлично справляюсь!
– Мы скоро доберемся!
Но она даже толком не знала, как туда добраться и куда, собственно, мы едем. Ей было все равно. Она считала, что это смешно – что мы каким-то образом вообще продвигаемся вперед.
Люди в других машинах смотрели на нас как на сбежавших тигров или кого-то в этом роде. Я снова заглохла на красном свете. Рядом с нами из машины вышли два подростка и приблизились, чтобы спросить, не нужна ли нам помощь. Они спросили у бабули, не подралась ли она, и бабуля сказала:
– Уж поверьте!
Они смеялись и стояли рядом с нами, как будто ничего серьезного не происходило. Бабуля спросила одного из парней, умеет ли он водить машину на механике, и он широко раскинул руки, типа «вы серьезно?». Типа, «это смысл моей жизни – водить машины на механике. Я был рожден, чтобы возить канадских детей и старух в синяках неизвестно куда». Бабуля сказала, что даст ему двадцать баксов, если он отвезет нас обратно к Кену. Я перебралась на узкое заднее сиденье, чтобы парень сел за руль. Он перепрыгнул через дверь и приземлился в идеальное сидячее положение!
– Как дела?! – сказал он и повернулся, чтобы стукнуться со мной кулаками. – Я Ти.
Я кивнула.
– А ты? – спросил он.
– Я Эс.
– Класс! Погнали.
Он стукнулся кулаком со здоровой рукой бабули. Посмотрел на ее перевязь. Он сказал, что хотел бы увидеть, как выглядит тот парень, с которым она подралась, а бабуля смеялась и смеялась, как будто завтра никогда не наступит. Tи велел своим друзьям следовать за нами на их машине. Он переключил радио на станцию получше и заставил крышу остаться опущенной. Я завидовала бабуле, которая сидела рядом с ним. Ти и бабуля выглядели так, словно снимаются в рекламе, а на заднем сиденье у них бесполезный ребенок, который вечно мешает их сексуальным калифорнийским свиданиям. Бабуля не знала, как объяснить Ти дорогу до дома Кена.
– Когда я во Фресно, меня просто ведет чувство!
– Класс! – сказал он. – Вас просто ведет чувство, когда вы во Фресно. Мне нравится.
Он открыл бардачок и посмотрел на регистрационную карточку Кена. Он нашел адрес. Он делал все осторожно, чтобы дверь бардачка не ударила бабулю по колену. Он не говорил всякой ерунды типа «ладно, дамы, ни о чем не беспокойтесь. Я знаю, куда ехать. Предоставьте это мне». Он вообще ничего не говорил. Он лишь улыбался слегка, как Лу, и шутил, как бабуля. Я умирала от того, какой он классный, и злилась, что это бабуля сидит рядом с ним, но жизнь не всегда справедлива или легка, так что точка, точка, точка.
Ти выключил радио, чтобы выслушать бабулю. Она сказала ему, что хочет проехать мимо старого дома своей сестры Ирэн, той сестры, которая была мамой Лу и Кена. Однажды, когда бабуля была ребенком, Ирэн украла приборы из самолета, чтобы преподнести их бабуле как шикарный подарок, и она стала первой женщиной в бабулиной семье, которая начала носить джинсы вместо платьев. Ей все казалось смешным, особенно жизнь. Tи спросил бабулю, помнит ли она название улицы. Бабуля сказала, что там вроде было что-то про лесной орех, или про ореховую ягоду, или ягодный орех, или кленовый орех, или брусничную ягоду. Ее чувство будет долго водить нас по Фресно.
– Хочешь, я позвоню Кену? – спросила я.
– Нет! – сказала бабуля. Она была категорически против звонка Кену, потому что тогда ей пришлось бы рассказать ему, что у нее сломана рука и выбит зуб, а по городу нас возит подросток по имени Ти. – Дайте-ка подумать. Да-а-а-айте-ка мне минутку подумать.
Мы с Ти молчали, сидя на солнце. Мы остановились на обочине, и бабуля уменьшила лицо. Потом случился небольшой взрыв.
– Я поняла! – воскликнула она. – Я помню! Ха! Я точно знаю, куда ехать. – Ти двинулся с места, а бабуля командовала: – Сюда, теперь сюда, поверни направо, ага, а вон там снова поверни направо, теперь сюда, сейчас туда, теперь стой!
Мы стояли перед домом Ирэн. Это был дом и ее мужа, его звали Бенджамин. Ему нравилось флиртовать с официантками, и ему очень нравились карие глаза. Ирэн любила его, но в то же время он раздражал ее в семидесяти пяти процентах случаев, то есть даже когда спал. Мы все уставились на их дом. Это был обычный дом. У него было большое окно спереди и пальма во дворе. Бабуля все смотрела и смотрела. Tи уткнулся в свой телефон и что-то там прокручивал, прокручивал и прокручивал. Ему приходило много сообщений. Я посмотрела в свой телефон. Мне пришло одно сообщение от мамы, она пытается использовать смайлики вместо слов и считает это забавным. Наверное, у Ти там тысяча сообщений от высоких калифорнийских девушек из Голливуда
