– Прапорщик Эйно Юутилайнен. На сегодняшний день имеет на своём счету семнадцать сбитых. Матёрый, сволочь, ещё в Зимнюю отметился.

– Я должен его увидеть.

– А вот теперь я уже и не знаю, стоит ли. Ты его там прибьёшь, а он ещё должен дать нужные сведения. Хотя он сам просил о встрече с лётчиком, который его сбил.

– Всё, я успокоился. – Я перевёл дыхание, действительно успокаиваясь, хотя где-то внутри всё ещё клокотала ненависть. – Обещаю, что глупостей делать не буду.

В комнате, куда меня провели, предварительно забрав пистолет, за столом сидел крепкий мужчина в форме с двумя шпалами в петлицах[68] и щитом и мечом на рукаве. Рядом с ним, пристроившись сбоку от стола, на табурете расположился молодой парень в очках с круглыми стёклами, с одиноким кубиком в петлице[69] и без какой-либо аппликации на форме. А перед ними метрах в двух от стола спиной к входу сидел их собеседник.

Услышав, что кто-то вошёл в комнату, сидящий ко мне спиной финн попытался обернуться. Отчасти у него это получилось, и моему взору открылась шикарная картина: вся левая сторона его лица представляла собой один сплошной синяк. Похоже, его хорошо отделали зенитчики, в чьи руки он попал сразу после приземления, а может, и здесь уже обработали, хотя это вряд ли.

– Здравствуйте, товарищ гвардии майор, – первым поздоровался со мной сотрудник особого отдела. – Вот познакомьтесь. Прапорщик Эйно Юутилайнен. Именно его вы сбили. Он очень хотел увидеться с вами, и мы сочли возможным пойти ему навстречу. А это, – он кивнул на сидящего сбоку паренька, который тут же вскочил с места и вытянулся в струнку, – наш переводчик с финского младший лейтенант Чувилин.

– Здравствуйте, товарищи, – поздоровался я в ответ. – Думаю, что переводчик не потребуется. Я прекрасно говорю по-немецки, да и прапорщик его тоже должен знать. Всё же, как-никак, язык его хозяев.

Я прошёл к столу, и старший лейтенант встал и уступил мне своё место, а сам отошёл чуть в сторону. Я положил на стол папку, с которой пришёл, и посмотрел прямо в глаза финну. Он пытался изображать из себя героя, но не выдержал и отвёл взгляд.

– Встать! Aufstehen! – рявкнул я, едва Юутилайнен отвёл взгляд.

От моего рыка вздрогнул даже старший лейтенант, а переводчик аж подпрыгнул на табурете. Юутилайнена словно пружиной подбросило вверх от неожиданности. В том, что он знает немецкий, я не сомневался. Читал я о нём в своё время, и биографию его читал. Интересно мне было. И там было написано, что в небо его потянуло после прочтения книги лучшего немецкого аса Первой мировой войны барона Манфреда фон Рихтгофена. И читал он её на языке оригинала, то есть на немецком.

– Если вы не уважаете старшего по званию, хоть и противника, то и чёрт с вами. Извольте тогда уважать рыцаря Британской империи. – Я говорил на немецком, и финн прекрасно меня понимал. – Вы хотели меня видеть, и вот я здесь. Признаться, я тоже желал этой встречи, но лишь с целью убить вас, Юутилайнен, самым изощрённым способом. Но потом решил, что марать о вас руки – это ниже моего достоинства.

– Большевик говорит о достоинстве? – словно плюнув, произнёс Юутилайнен, пытаясь при этом изобразить героическую позу. Да, на немецком он говорил вполне свободно. – Какое достоинство может быть у варваров?

– Ах да, как я мог позабыть? – Мой голос сочился сарказмом. – Ведь вы мните себя частью так называемого цивилизованного мира. Видимо, в вашем понимании расстрел санитарных машин, на которых только абсолютно слепой не увидит изображение Красного Креста – это и есть образец поведения цивилизованного человека? Знаете, прапорщик, если бы вы расстреляли машины, в которых ехали военнослужащие, то я бы и бровью не повёл. Идёт война, а на войне, случается, солдаты гибнут. Но вы прицельно и избирательно били именно по санитарным машинам, тем самым сознательно нарушая не только нормы международного права, но и элементарные нормы морали. Однако и это ещё не самое страшное, и на это можно было бы закрыть глаза. Но вы расстреляли машины, в которых из города эвакуировали маленьких детей.

Я не торопясь, стараясь, чтобы от накатившей ярости не тряслись руки, развязал тесёмки на папке, которую принёс с собой, и вытащил оттуда фотографии. Затем встал и вплотную подошёл к финну.

– Вот, полюбуйтесь на деяния рук своих, Юутилайнен. Вот эту девочку звали Маша. Ей было три годика. Ваши пули оторвали ей обе ножки. Самое удивительное, что она была ещё жива и в сознании, когда её достали из полусгоревшего санитарного автобуса. Она умерла на руках у санитаров. СМОТРЕТЬ! – рявкнул я, видя, что Юутилайнен отводит глаза. – Вот это брат с сестричкой. Им было четыре и два с половиной годика соответственно. Их тела разорвало пополам. Они умерли мгновенно. А вот что осталось от этих детей. Опознать, кто есть кто, не смогли. Видите эту кучу кусков человеческих тел? Это дети. Пять или шесть.

Финн снова попытался отвести глаза. Было видно, что он побледнел.

– Смотреть! Вы, Юутилайнен, убили сразу семнадцать детей. Ещё восемь умерли от ран в больнице. А теперь назовите мне хоть одну причину, почему мы не должны вас повесить, после того как вы убили наших детей!

Я говорил размеренно и негромко, но, видимо, было что-то такое в моих глазах, что заставило финна отшатнуться. Он не удержал равновесие и, плюхнувшись задом на табурет, закрыл лицо ладонями. Его плечи затряслись в беззвучных рыданиях.

– Я… Мы… – Он бессильно опустил ладони и поднял лицо с красными глазами. – Мы не знали, что там дети… Поверьте…

– Допустим, не знали. Но вы прекрасно видели Красные Кресты на машинах и целились вы именно по ним. Или это входит в ваши европейские ценности – расстреливать санитарные машины и эшелоны? Есть фото, на которых ясно видно, как вы втроём, один за другим, целенаправленно расстреливаете именно санитарные машины. Вы преступник, Юутилайнен, и вас будут судить как военного преступника. И знаете что? Лётчиков нашей эскадрильи называют любимчиками Сталина. Отчасти они правы, и я лично обращусь к товарищу Сталину, чтобы вас приговорили к смертной казни и повесили, а не расстреляли.

Нет, лучше я сделаю по-другому. Я распространю эти фото в Ленинграде, а потом отдам вас в руки людей, и пусть они порвут вас в клочья. Но и это ещё не всё. Вы назвали нас варварами – ну что же, будь по-вашему. У варваров был чудесный обычай кровной мести. Когда закончится война,