Шрифт:
Закладка:
Всё чаще с постов, расположенных вдоль ледовой переправы, стали приходить тревожные сообщения о паре финских истребителей «Брюстер»[64], совершавших налёты на колонны, перевозившие грузы и людей. Всегда одна и та же пара самолётов. Они всегда заходили на цель на предельно малой высоте, расстреливали один-два грузовика и уходили к себе также на бреющем полёте. Самсонов только руками разводил. Его РЛС цели, идущие на предельно малой высоте, просто не видела.
Мы попытались организовать постоянное барражирование наших самолётов над трассой, но всё было бесполезно. Финны словно чуяли нас и в такие дни старались не высовываться. Но всё же рано или поздно встреча должна была состояться. И она состоялась.
В один из дней, когда я сидел возле радиостанции в присланной нам КШМ[65] на базе ЗиС-5, в эфире раздался немного встревоженный голос:
– Здесь Фил! Атакован парой «брюстеров»! Корнет подбит! Принял бой!
На этом связь оборвалась.
– Дункан! – ору в микрофон. – Мухой к Филу!
К этому времени мы летали на патрулирование в составе звена, при этом одна пара барражировала над дорогой от западного берега Ладоги примерно до середины, а другая, соответственно, от восточного до середины. Пару Фила подловили ближе к Ленинградской стороне.
– Камандир! – В голосе Гуладзе явно слышалась паника, поэтому и акцент прорезался. – Нас зажали восемь «худых»! Не можем оторваться!
– Твою ж!.. – скрипнул я зубами.
Похоже, на нас открыли охоту и решили бить поодиночке. Но вот хрен вам. Мы тоже не пальцем деланные.
– Князь, на вылет! Шило, готовность номер один, прикроешь на возврате! Кортес, готовность номер один!
Ох как хотелось мне самому броситься туда, в небо над Ладогой. Но что-то мне подсказывало, что немцы могут подловить нас при возвращении и заходе на посадку. Мы для них словно бельмо в глазу.
Третье звено ушло к Ладоге на подмогу, а спустя некоторое время вдалеке показался истребитель с тянущимся за ним чёрным хвостом дыма. Летел он как-то почти полубоком. Вот вышли шасси, и тут «як» резко клюнул носом. Буквально в паре метров от земли выровнялся, но не до конца. Стойки шасси подломились, и, подняв в воздух тучу снега, истребитель зарылся в сугроб на краю ВПП. Из кабины никто не выбрался.
Я запрыгнул за руль стоящего рядом с нашей радиомашиной пикапчика ГАЗ-4 и рванул в конец полосы, где лежал подбитый «як» с красными оконечностями крыльев, попутно забрав бегущих в ту же сторону старшину Федянина и техника самолёта Корнета.
Подъехал я одновременно с санитарной машиной. Весь фюзеляж и крылья «яка» были в рваных пробоинах. Фонарь был разбит, и через дыры в нём был виден обвисший на ремнях пилот, бессильно опустивший голову на грудь. Меня изнутри будто холодным душем окатило, а Кузьмич с техником фомкой уже открывали фонарь.
– Так, все в сторону!
Женщина-врач, едва открыли заклинивший фонарь, растолкала всех и склонилась к Суворову.
– Жив! Аккуратно достаём.
На Корнета было страшно смотреть. Зимний комбинезон весь был пропитан кровью. Когда пилота вытащили из кабины и положили на плоскость, то она под ним сразу окрасилась в красный цвет. Видно было, что комбез разорван на груди и на правой ноге. Из-под шлемофона тоже текла кровь. Удивительно, как он смог дотянуть до аэродрома с такими ранениями.
Суворова увезли на санитарке, а я всё стоял у разбитого истребителя, и в моих ушах ещё звучали слова доктора: «Ранения очень тяжёлые, и шансов мало. Будем надеяться на то, что организм молодой и справится».
Вытирая руки ветошью, подошёл Кузьмич.
– Нормально всё будет, командир. Он парень молодой, выдюжит.
– Что с машиной? – кивнул я на «як».
– Сложно, но сделаем. Дня четыре точно провозимся.
Я кивнул в ответ и пошёл к автомобилю.
– Кузьмич, тебя подвезти?
– Можно. Я тогда сейчас за краном. Отбуксируем «яшку» к себе и займёмся им.
Я вернулся на свой КП. На взлёт пошло звено Шилова, а значит, наши возвращаются. Быстро накинул комбинезон и пошёл на стоянку своего истребителя. Санчес уже прогрел двигатели, и винты крутились на холостых оборотах. Он помог мне надеть парашют.
– Как там? – кивнул Санчес в сторону ВПП.
– Хреново, Мигель. Сильно Витьку попятнало.
Едва занял место в кабине, как в стороне КП в небо взлетела красная ракета, а в наушниках раздался голос командира истребительного полка:
– Первая, вторая эскадрильи – на взлёт. С севера большая группа бомбардировщиков.
– Здесь Тринадцатый! Мы парой в деле!
Вот, похоже, и гости по нашу душу пожаловали. Уж что-что, а разведка у немцев работает хорошо, и место нашей дислокации им известно.
Мимо, поднимая за собой клубы снежной пыли, пошли на взлёт И-16. Ну а следом и мы с Санчесом.
Немцев встретили на подступах к Ленинграду, ВНОС сработали своевременно. Три девятки Ю-88 в сопровождении двенадцати «мессеров» шли ровным строем курсом на наш аэродром. «Ишачки» пошли в лоб на «юнкерсы», а мы с Санчесом ринулись наперерез «мессерам». Краем глаза заметил, как со стороны Ленинграда приближается ещё группа самолётов – И-153 «Чайка» в количестве пяти единиц набирали высоту.
Драка получилась жаркая. Увидев истребители в ненавистной им окраске, немцы словно с ума сошли. Полностью игнорируя другие краснозвёздные самолёты, бросив на растерзание свои бомбардировщики, они всей стаей набросились на нас. Двоих мы с Санчесом срезали сразу, а потом закрутилась «собачья свалка». Казалось, всё небо в паучьих свастиках и крестах. «Мессеры» мелькали, словно осы, на доли секунды попадая в перекрестие прицела, но часто нам хватало этих мгновений, чтобы всадить несколько снарядов и пуль в брюхо или крыло продукции немецкого авиапрома. По пятерым я точно попал.
И вдруг немцы как-то неожиданно закончились.
Заложив вираж, я осмотрелся. В северном направлении на всех парах, едва не махая крыльями для ускорения, удирали двенадцать «юнкерсов», несколько из них – с чёрными дымными хвостами. «Мессеров» видно не было: или всех посбивали, или кто-то успел удрать, что было наиболее вероятно.
– Mierda de perro![66] – выругался Санчес по-испански.
– Кортес, ты чего матюками матюкаешься?
– Крыло зацепили, суки! – Испанец-то он испанец, но по-русски говорит прям с рязанским акцентом, особенно когда ругается. – Спасибо амигос на «москас»[67], что сняли у меня с хвоста фрица.
На аэродроме царило похоронное настроение. Привыкли уже все в
