муки и пару килограммов сахара. Как оказалось, они ещё и дров привезли. Когда только успели всё собрать.

– Я не могу это взять, – решительно говорила Света, но при этом не могла отвести взгляда от продуктов. – Вам самим надо, вы наши защитники.

– Светлана Геннадьевна, – во, Гайдар уже и по отчеству знает, как величать хозяйку, а я и не спросил ни отчества, ни фамилии, – я, как комиссар нашей гвардейской эскадрильи, ответственно вам заявляю, что мы обеспечены всем, что нам необходимо. А это вам в качестве помощи от нас и благодарность за то, что приютили нашего командира. Считайте, что наша эскадрилья взяла над вами шефство. Я очень вас прошу, примите, не обижайте отказом. Как я потом лётчикам и техникам буду объяснять, что вы отказались принять гостинцы, которые они от всего сердца вам собирали?

– Но тут же очень много всего, – почти сдалась Светлана.

– А ты поделись с той же тётей Дусей, – предложил я, – и с соседями.

– Ой, и правда. Можно, я тогда отнесу немного продуктов Константину Эдуардовичу? Он живёт этажом выше и сейчас должен быть дома. Он работает в Институте растениеводства и дома бывает редко. У них там какая-то важная работа, и он часто так на работе и живёт по нескольку дней.

– Конечно отнеси, – обрадовался я, видя, как оживилась Света.

И тут меня словно током ударило. Институт растениеводства. Я читал о них, и прочитанное поразило меня до глубины души. Сотрудники института во время блокады всеми способами сберегали огромную коллекцию зерновых семян и картофеля. Это пример высочайшего мужества и служения науке и будущему. Люди падали и умирали от голода, а рядом, только руку протяни, сотни килограммов семян и картофель, которые можно просто съесть и тем самым спасти свою жизнь. За всё время блокады не было утеряно ни одного зёрнышка, ни одного клубня. Сотрудники института, шатаясь от голода и слабости, разыскивали дрова и всё то, что может гореть, чтобы поддерживать в хранилище определённую температуру и влажность[61].

К Константину Эдуардовичу Ворончихину я пошёл вместе со Светланой. Она сложила в наволочку пару банок тушёнки, банку топлёного жира, несколько пачек суповых концентратов, пачку яичного порошка и несколько плиток «рациона Д». В отдельный кулёк отсыпала сахара и в ещё один – муки. Я же напросился якобы проводить и помочь. Появилась у меня мысль хоть как-то помочь сотрудникам института, а для этого надо залегендировать свои знания о положении дел в их учреждении.

Нашему визиту Константин Эдуардович очень обрадовался. Именно тому, что к нему пришли гости, а не тому, что они с собой принесли.

– Света, милочка, проходите. – Несмотря на очень худое лицо, улыбка была вполне радушной. – Что же вы совсем забыли старика? Как ваша дочка? Надеюсь, с ней всё хорошо? И вы, молодой человек, – это уже ко мне, – проходите. Прошу прощения за свой внешний вид, но в силу сложившихся обстоятельств приходится так спасаться от холода.

Принесённым продуктам он обрадовался, хотя так же, как и Светлана, поначалу отказывался.

– С вашего позволения, молодые люди, я угощу Рудольфа Яновича[62].

Константин Эдуардович с интересом изучал написанное на обёртке «рациона». Написанное, кстати, на английском.

– Кхм, интересно, – покачал он головой, – В трёх маленьких плитках – суточная норма калорий.

– Знаете английский? – спросил я на языке Шекспира.

Ворончихин, чуть прищурившись, посмотрел на меня.

– Всё, вспомнил, где я мог вас, молодой человек, видеть. Ведь вы тот самый лётчик, который сбил больше всех немецких самолётов и которого английский король произвёл в рыцари. Ваша фамилия, если мне не изменяет память, Копьёв, и ваше фото было напечатано в газете.

– Вы очень наблюдательны, Константин Эдуардович, – польстил я. – Я действительно тот самый Копьёв, и зовут меня Илья.

– О, молодой человек, наблюдательность – это у меня профессиональное. Я учёный-селекционер. Попробуйте уследить за крохотными изменениями в растениях, не имея такого навыка. А по отчеству, прошу прощения, вас как?

– Ну что вы, Константин Эдуардович, я ещё достаточно молод для отчества. Так что называйте просто по имени.

– Эх, батенька, в наше время возраст давно уже не имеет значения. Реальные заслуги человека – вот что важно. Так что не обессудьте, но я всё же хотел бы называть вас по отчеству в знак моего к вам уважения.

– Ну, если для вас это так важно, то Андреевич.

Мы беседовали ещё минут двадцать, когда Светлана заторопилась домой: Катюшка там осталась одна с незнакомыми людьми. Хотя уверен, скучать ей там без мамы точно не дают.

И точно, не дали. Когда мы вернулись, то в печке уже весело потрескивали дрова, а Катюшка сидела на коленях у Гайдара и слушала какую-то историю.

– Вот, Светлана Геннадьевна, принимайте работу, – довольно улыбался Кузьмич. – Теперь и греть будет лучше, и дымить больше не будет.

– Ой, спасибо вам огромное. – Светлана подскочила к Кузьмичу и поцеловала его в щёку, отчего мой механик засмущался. – Мы так с этой печкой намучились. Сейчас поставлю чайник, и будем пить кипяточек.

– Мы будем пить какао, – торжественно произнёс Аркадий, жестом фокусника доставая из вещмешка жестяную банку с ленд-лизовским какао.

– И правда, какао, – почти шёпотом произнесла Светлана, открыв крышку и вдохнув аромат, растекающийся из банки. – Я, наверное, сплю, и мне всё это снится.

Больше всего какао пришлось по вкусу, конечно, Катюшке. Вот кто пил бы его не отрываясь.

Отдав должное напитку, мы засобирались. Пора и честь знать. Война ещё не закончилась.

Уже на выходе Катюшка бросилась мне на шею.

– Папа, а ты ещё плидёс? Плиходи, не блосай меня.

Малышка всхлипывала, но сдерживала плач.

– Конечно приду, мой котёнок. – Я поцеловал девочку в щёчку. – Если мама твоя не будет против.

Я посмотрел на Светлану, которая стояла в дверях комнаты, прикусив нижнюю губу, и теребила руками край накинутой на плечи шали. На глазах у неё были слёзы. На мой вопросительный взгляд она лишь чуть заметно кивнула и улыбнулась одними глазами.

– Она не будет плотив. Я договолюсь, – с надеждой смотрела на меня малышка.

– Значит, приду. А ты слушайся маму и помогай ей. Договорились?

Полуторка везла нас по заснеженным улицам города. Мы втроём сидели в кузове, и каждый думал о своём, глядя на мрачные дома.

– Кузьмич, как у нас с продуктами и дровами? – Я помнил об Ворончихине и его товарищах.

– Кое-что из продуктов есть, командир. Мы со второго рейса не всё успели отдать. С дровами тяжелее, но если надо, то найдём.

– Надо будет в ближайшие день-два собрать, что сможем, и отвезти