– Внутри морковка, а сверху сырная корочка, – гордо заявила она, кладя золотисто-рыжий кусок на блюдце и протягивая его мне. – Это мой последний пирог, больше я не испеку, так что я рада, что он получился хорошим.

Пока я ела пирог, миссис Хармон налила нам по чашке чая из фарфорового чайника. Попивая чай, она задумчиво наблюдала за мной.

– Он же не очень приятный человек, правда, дорогуша?

– Кто? Салли?

Она кивнула.

Я подняла руку, чтобы скрыть ее медальон, висевший у меня на шее.

– Потому что он забрал приз вашего мужа?

– Это одна из причин.

– Он дал мне много хороших советов.

– Ты считаешь, что должна быть благодарной ему?

– Да. Наверное.

– Марен, – начала она, отставляя чашку и кладя руки на стол ладонями вниз, – иногда лучшие уроки в жизни дают нам худшие вещи и люди. Ты берешь то полезное, что можешь, а все плохое оставляешь, и продолжаешь жить, как говаривал мой Даги. Понимаешь, о чем я?

– Думаю, что да.

Она кивнула.

– Не беспокойся о медальоне, дорогуша. Я рада, что ты вспоминаешь обо мне, когда носишь его, – она вздохнула. – Мне жаль, что я не смогу научить тебя вязать.

– Миссис Хармон, мне нужно кое-что сказать вам.

Она выжидающе улыбнулась. Я отложила вилку и уронила руки на колени. Я сделала только один глоток чая, но чашка оказалась пустой; миссис Хармон взяла чайник и начала наполнять чашку. Пока она наливала, я смотрела на ее руки, похожие на руки молодой девушки. Я подумала, что мне будет легче сказать то, что я должна сказать, пока она продолжает наливать чай. После всей ее доброты будет трудно смотреть ей в глаза.

– Я такая же, как и он, – прошептала я.

Миссис Хармон решительно поставила чайник на стол.

– Нет, дорогуша, – сказала она, положив руку мне на плечо. – Ты не такая.

Кухня растаяла, как и миссис Хармон. Осталась только ее рука у меня на плече, но постепенно исчезла и она. Потом я снова оказалась под кучей одежды в гостевой комнате Джейми Гэша; меховой воротник щекотал мне щеку, и я слышала, как меня зовет мать. «Вставай, Марен. Просыпайся».

В сонном замешательстве я на секунду поверила, что после всего, что я пережила, она наконец-то передумала и нашла меня с помощью материнского инстинкта. Но тут я окончательно проснулась, и у меня сжалось сердце. В комнате явно кто-то был, и этот кто-то не моя мать. Я так и знала, что запирать дверь на замок совершенно бессмысленно.

На стуле в углу сидел Салли. Лица его не было видно.

– Так ты нашла удостоверение, как я погляжу.

– Оно принадлежало моему отцу. – Я привстала, опираясь на локоть, и прижалась к изголовью кровати, стремясь оказаться как можно дальше от него. – Откуда оно у тебя?

– Он сам оставил его здесь. – Салли почесал подбородок с таким звуком, как если бы это была наждачная бумага. – Он мой сын.

– Твой сын? – воскликнула я.

На мгновение мне показалось, будто я вылетела из тела и поплыла куда-то вдаль. Нет, этого не может быть. Не может быть. «Если не считать дедули, в доме я этим не занимался».

– Чертова баба забралась в машину и увезла его, – сказал Салли. – А когда я нагнал ее, она его уже потеряла. Якобы какой-то мужик увел моего сынулю прямо у нее из-под носа.

Он презрительно фыркнул.

– Особым умом она никогда не отличалась, это уж точно.

– Моя… моя бабушка?

– Ага.

Он склонил голову набок, как будто это впервые пришло ему в голову.

– Твоя бабка, вроде того.

– Что с ней случилось?

Салли рассмеялся холодным, пугающим смехом. Таков был его ответ.

– Так ты знал, где был мой отец? Что он жил у Йирли?

– Связаться с ним я не мог. Без сцен бы не получилось, а это последнее, чего мне хотелось. Но я ждал слишком долго. Он прячется и знает, что я никогда не достану его. Но, пожалуй, мне и не нужно, правда?

– В каком смысле?

– Я знаю, что ты была там. И если я не могу добраться до него, то могу хотя бы добраться до тебя. Я ждал тебя, мисси. Все это время, – медленно произнес он. – Ждал, когда ты вернешься.

Внутри у меня все похолодело.

– Почему ты не сказал, кто ты?

– А почему до тебя так долго доходило? – фыркнул он.

Целую минуту никто из нас не произносил ни звука. Наконец я спросила:

– Так ты этого ждал?

Салли поерзал в кресле. Было слышно, как скрипят его кости.

– Любой ребенок – это ошибка, – сказал он. – Любой. Все на свете. Усекла, мисси?

– Не знаю, – медленно произнесла я. – А что еще ты можешь съесть?

Салли рассмеялся.

– Котелок у тебя теперь заварил.

«Вяленый язык папаши, сердце мамаши в похлебке…» Он с шумом выдохнул, и его дыхание смердело, как вонь с поля боя, где за день до этого шла кровавая битва, вперемешку с миазмами тысячи помоек. Представляете, каково это? Человек всю жизнь жрал трупы и никогда не чистил зубы.

Ножа я не видела, но знала, что он есть. Он собирался убить меня тем же, чем чистил яблоки.

«Убирайся, – сказала мама. – Убегай как можно быстрее, иначе он прижмет тебя одеялом, и ты уже не выберешься».

Я часто мечтала о том, чтобы умереть, но не хотелось умирать вот так. Я сбросила одеяло, и он тут же бросился к кровати, навалившись на меня, но не полностью – он схватил мои руки, но ноги у меня оставались свободными. Я ощутила на левом запястье холод стали.

– Ты соврал мне! – крикнула я. – Соврал!

– Я никогда не вру, – прошипел он, и от его зловонного дыхания я едва не потеряла сознание. – Я ем только мертвецов. Просто не всегда жду, пока они откинутся сами по себе.

Зачем тогда он выжидал, рассказывал мне всякие истории? Задавал мне вопросы? Учил меня чему-то? Какой в этом смысл, если он собирался просто съесть меня?

Ради развлечения. Или чтобы раскормить меня.

«Теперь выдерни левую руку – пусть он постарается ухватиться за нож, – а ты тем временем схвати приз».

Согнув ноги в коленях, я постаралась ударить его пяткой, и хотя это была довольно жалкая попытка, мне удалось вытащить левую руку и стукнуть ею по рукоятке ножа. Я продолжала пинаться, пытаясь дотянуться до стоявшего на тумбочке приза. Ощутив под пальцами холод металлического сфинкса, я почувствовала, как у меня екнуло сердце; я схватила его за крыло и замахнулась им по широкой дуге.