Шрифт:

-

+

Закладка:

Сделать

Перейти на страницу:

пустых страниц, что я подумала, что никаких записей больше не будет. А потом я увидела страницу с нарисованными ярко-красным восковым мелком каракулями, их едва можно было разобрать.

Сегодня я повредил руку, которой писал.

РУКИ БОЛЬШЕ НЕТ

НЕТ

Я подняла голову, чувствуя, как сердце подпрыгнуло к самому горлу. Глаза отца были закрыты – непонятно, бодрствует он или спит.

– Что это значит? – спросила я Трэвиса. – В каком смысле он повредил руку?

Медленно, не открывая глаз, отец подвинул к себе левую руку, которая упала, прикрывая правую, лежавшую на коленях. Лицо его покрылось морщинами, словно лист бумаги, который в сердцах смял писатель, заметив единственную ошибку. Трэвис смотрел в пол.

Я перевернула страницу. И еще одну. И еще одну. Оставшиеся были заполнены единственным словом, выведенным мелками разного цвета:

Джанелл Джанелл Джанелл Джанелл Джанелл

– Где твоя мать? – тихо спросил Трэвис.

– Ушла, – сказала я.

– Этого я и боялся.

Я посмотрела на отца. Медленно, очень медленно печаль во мне перерастала в раздражение.

– Почему ты не отвечаешь на мои вопросы?

– Прошу тебя, Марен. Я попросил тебя не расстраивать его. – Трэвис вздохнул. – А теперь послушай меня. Это важно. Доктор Уорт наводит справки о тебе.

– Наводит справки? В каком смысле?

Глаза Трэвиса походили на глаза пса, мокрые, карие, в них отражалось желание угодить.

– Звонит в органы опеки.

– Зачем?

– Она сказала, ты приехала с большим рюкзаком…

– Я оставила его в ее кабинете. А в чем дело?

– Нет-нет, все нормально. Просто такое впечатление, что в нем все твои вещи.

Я вздохнула.

– Так, значит, за мной кто-то приедет?

– Еще не знаю. Послушай, Марен, если тебе некуда идти…

– Все в порядке, – поспешила сказать я.

– Моя смена заканчивается в шесть, – продолжил он. – Я понимаю, почему тебе хочется ответить отказом, и я бы не хотел заставлять тебя делать то, что тебе неприятно. Просто я знаю, Фрэнку понравилось бы, если бы я сделал тебе такое предложение.

Глаза отца по-прежнему были плотно закрыты.

– Спасибо. Я и вправду не могу, но… спасибо, что предложили.

– Точно не можешь? Я помогу придумать, что делать дальше. Это в том случае, если ты не хочешь, чтобы тебя забирали органы опеки.

– Думаете, есть какие-то другие варианты?

– Не знаю. Но я приготовлю тебе ужин и, возможно, мы подумаем вместе?

– Ладно. – Я повернулась спиной к мужчине в кресле. – Мне нужно идти, папа.

Он вытянул руку, нащупал мою и попытался сжать ее. У меня было такое чувство, что нужно сказать, что я скоро вернусь, но я не сказала.

Трэвис задержался, чтобы сказать моему отцу пару слов утешения.

– Погодите, – я замерла в дверях, прижав кулак к косяку. – Я не уйду, пока вы не скажете, что он сделал со своей рукой.

Трэвис мягко подтолкнул меня, закрыл дверь и повернул ключ в первом замке.

– Думаю, ты уже знаешь ответ.

В десять минут седьмого Трэвис выехал на Брайдуэллскую дорогу в старом черном седане. Я села, а он улыбнулся и сказал:

– Надеюсь, ты не слишком скучала.

– Все нормально.

День действительно тянулся слишком медленно. В Тарбридже не было совершенно ничего примечательного – ни общественной библиотеки, ни даже букинистической лавки. Но Трэвис хотя бы отнес мой рюкзак на заднее сиденье своей машины, так что мне не пришлось таскаться с ним целый день.

Он искоса посмотрел на меня.

– И давно ты сама по себе?

– Не очень. Всего пару недель.

– За пару недель многое может произойти.

И только в этот момент до меня дошло, насколько странно, когда человек не из «едоков» знает, что бывают такие вещи. Трэвис был одним из самых спокойных и приятных людей, каких я встречала. В его словах не прозвучало ни единой нотки ужаса или отвращения, даже когда он вкратце описывал, что мой отец сделал со своей рукой. Может, до Трэвиса не дошло, что и я могу быть такой, как Фрэнк.

– У тебя было место, где можно как следует выспаться? – спросил он. – Люди были добры к тебе?

Я не стала лгать – по крайней мере, не слишком откровенно. Рассказала, что миссис Хармон помахала мне рукой и улыбнулась на прощанье, что Салли выращивал на ферме овощи и добывал оленину и что Ли познакомился со мной ночью на стоянке у «Уолмарта», куда приехал на своем черном пикапе. О моем отце мы не говорили.

Трэвис жил в маленьком синем одноэтажном домике в получасе езды от больницы, в направлении хижины Салли. Еще один уютный и пустой дом. Меня уже начинало раздражать однообразие происходящего.

На маленьком столе у плиты уже стояли тарелка и стакан, лежали столовые приборы. На ситцевой салфетке, снова напомнившей мне о миссис Хармон.

– Прошу извинить меня, – сказал Трэвис, открывая ящик и доставая второй набор посуды и столовых приборов. – Не ожидал сегодня гостей.

– Вы живете один?

Он кивнул.

– С тех пор как скончалась мать.

– О. Сожалею.

Трэвис открыл холодильник, наклонился и обеими руками вынул из него кастрюлю с крышкой.

– В прошлый выходной приготовил тушеное мясо. По рецепту матери. Хочешь попробовать?

– Конечно.

– Надеюсь, тебе понравится, – сказал он, ставя кастрюлю на плиту.

– Уверена, оно очень вкусное.

Он улыбнулся, поднял крышку и помешал.

– Раньше я никогда не готовил для себя, но, как оказалось, это здорово. Мне нравится готовить по старым рецептам матери, потому что я на время забываю, что ее больше нет.

– Вы всегда здесь жили?

Трэвис кивнул.

– Уютный домик, тебе так не кажется? Никогда не хотел жить где-то еще.

Чтобы приободрить его, я одобрительно оглядела кухню и посмотрела в гостиную. Диван был накрыт вязаным пледом, в углу стояло кресло-качалка, такое хрупкое, что казалось, будто оно сделано из спичек. Трэвис прошел по дому, открывая окна, и, увидев, как я разглядываю кресло, сказал:

– Оно в моей семье уже полторы сотни лет. Меня в нем качала мама. А бабушка качала отца. И так до первых поселенцев.

Посмотрев на лоскутный коврик на полу, он задумчиво улыбнулся.

– Наверное, его сделал мой прапрапрапраде- душка.

– А у вас есть братья или сестры?

Улыбка Трэвиса поблекла.

– Не-а. Только я. Ты, должно быть, тоже единственный ребенок.

Я кивнула.

– После родов мать сильно болела. Врачи сказали, она не