мне боль, я этого не переживу. Все мужчины до него (не то чтобы их было миллион, но все же), которых я потеряла, не причиняли мне такой боли, как потеря его.

Он поднял голову и поймал мой взгляд.

— Я хочу затащить тебя в постель, отпраздновать с размахом. Но это означало бы, что Ронда, которая краснела, упомянув, что разговаривает с твоим братом в постели, когда вернется, может увидеть нас на диване или в любой комнате, где ты будешь спать, я не хочу так поступать с ней, думаю, ты тоже.

Это было неправдой. Я очень хотела «отпраздновать с размахом». Но тоже не хотела так поступать с Рондой.

— Я тоже, — сказала я ему.

— И я не собираюсь уходить, — ответил он мне, и я расслабилась в его объятиях, потому что не хотела, чтобы он уходил. Он почувствовал это и улыбнулся нежной улыбкой, так что поняла, что ему это понравилось. — Итак, у тебя есть выбор: разбить лагерь перед телевизором или поговорить.

— Беседа будет глубокой и содержательной? — Спросила я.

— Если ты хочешь, — ответил он.

— Я думаю, что на сегодня с меня хватит, — сообщила я ему, и он усмехнулся.

— Тогда беседа может быть ни о чем, — предложил он.

— Хорошо, — согласилась я.

— За исключением того, — начал он, и я напряглась, — ты должна знать одну вещь. Одри будет на вечеринке по случаю дня рождения Рис.

— О Боже, — выпалила я, и он ухмыльнулся.

— Нехорошо, ты такая милая, дала мне еще один шанс, а я угощаю тебя испытанием огнем в качестве расплаты.

Он мог бы сказать это снова. Ужин с его детьми, затем вечеринка по случаю дня рождения его дочери с участием его бывшей.

— По крайней мере, скажи мне, что Вай там не будет, — потребовала я, и его ухмылка превратилась в улыбку.

— Нет, Вай не будет.

— Тогда все в порядке. С твоей бывшей я как-нибудь справлюсь. Но с твоей цыпочкой Вай, в которую ты влюбился, ух... нет.

— Она уже замужем.

— Ух... нет.

— И у нее ребенок.

— Разве я сказала «нет»?

Он начал посмеиваться.

Затем резко остановился, убрал одну руку с моей талии и обхватил за подбородок.

Я затаила дыхание, увидев выражение его глаз.

Но он просто повторил:

— Ты сделала меня счастливым человеком, Дасти.

— Хорошо, — тихо ответила я.

— Нет, Ангел, ты не понимаешь. Я был несчастлив, по-настоящему несчастлив без того, чтобы что-то не испортило меня за восемнадцать лет.

Я уставилась на него, чувствуя, как мои губы приоткрываются.

— И сегодня вечером, дав мне еще один шанс, ты сделала меня счастливым. По-настоящему счастливым без того, чтобы что-то испортило это счастье.

Я почувствовала, как у меня перехватило горло, защипало в носу, мой ответ прозвучал хрипло, когда я повторила:

— Хорошо.

Его голос тоже звучал хрипло, когда он произнес:

— Да, это так.

Я сделала прерывистый вдох.

Тогда спросила:

— Можем мы начать «говорить ни о чем», прежде чем я зареву?

Он снова ухмыльнулся и прошептал:

— Да.

На это я прошептала в ответ еще одно:

— Хорошо.

Затем он подвел меня к дивану. Выключил телевизор, и мы начали болтать ни о чем, потом поговорили о выходках стервозной Дебби, а затем, прежде чем ему пришлось вернуться домой к своим детям, мы снова заговорили ни о чем (с немалым количеством поцелуев).

Как и во всем, что я делала с Майком, это было настолько естественно.

8

Давно прошел комендантский час

— Ты что, с ума сошла?

— Джерра, милая, Майк приедет через пару минут.

Достаточно сказать, что мне не следовало отвечать на звонок моей подруги Джерры, пока я готовилась встретиться с детьми Майка и пойти ужинать. И мне определенно не следовало делиться тем, что я вернулась со своей печью и лошадьми в дом своего детства, а затем примерно через три с половиной часа помирилась с парнем, в которого влюбилась и который разбил мне сердце, и то и другое произошло в течение двух недель.

Она была не так счастлива, как Ронда, когда я ей сообщила, что мы с Майком переспали тем утром, когда мальчики ушли в школу. Ронда была немного ханжой, но определенно романтиком, а Дэррин явно делился своими мечтами о Майке и мне со своей женой. Так что я опустила все пикантные подробности и определенно то, что Майк — отменная чертовая сексуальная машина. И я рассказала ей все это осторожно, потому что она только что потеряла мужа, и не хотела огорошить ее своими новыми отношениями, какими бы безумными они не были (не то чтобы я рассказывала ей о безумных моментах).

Я также не поделилась с ней тем, что была в курсе, что она отдала Майку мои дневники и тем, что Майк говорил со мной о том, что было написано в моих дневниках. Я, наверное, никогда не смогу ей об этом сказать. Вся эта история с дневниками потрясла меня до чертиков, и первое, что у Ронды все же хватило смелости отнести их Майку. Она всегда была такой деликатной, а сейчас — чрезвычайно деликатной. Я вернулась, чтобы попытаться залатать ее горе, а не разбивать ее вдребезги.

Но она была в восторге от того, что я ей сказала, в полном восторге. Я трижды находилась с ней с тех пор, как умер Дэррин, и ни в одном из этих случаев она не была даже близка к восторгу. Или, на самом деле, почти каждый раз, когда я ее видела за те двадцать лет, что она прожила с моим братом, она не была в таком восторге.

Мне казалось, что это был отличный знак.

Джерра, у которой было несколько пьяных оргий со мной с тех пор, как Майк расстался со мной, по понятным причинам была полной противоположностью Ронды. Она кричала от кайфа, когда мы с ним переспали, потом она помогала мне преодолеть мою неуверенность, когда он закрылся от меня, потом она оплакивала мое разбитое сердце, словно Майк и ей тоже разбил сердце, когда я потеряла его. Затем она посочувствовала мне, когда Фин позвонил, чтобы посвятить меня в происходящее дерьмо, и у меня не было выбора, кроме как закончить свою жизнь в Техасе и тащить свою задницу в Индиану, чтобы