После короткого пребывания в исправительной колонии, меня поместили в полупансионате с группой других парней-бродяг, которые, как и я, не знали куда идти. Дом был двухэтажным, обшитым штукатуркой, с застекленной верандой и деревянными орнаментами в стиле Востока. Углы крыши напоминали пагоду. Адрес был такой: 619 North First Street, San Jose.

Домом управляла вредная старушка. Она готовила наши обеды и следила за тем, чтобы соблюдались правила. Но правил было немного. Нужно было выйти к определенному времени утром и вернуться к определенному времени вечером. Аренду платило правительство, напрямую старушке. Мы получали из этого небольшое пособие, чтобы купить сигареты и кофе. (Я тогда курил Marlboro Red.) Кроме этого, не имело значения, чем вы занимаетесь, пока не попадете в беду.

Я держался, некоторое время. Кто-то из Департамента социального обеспечения, Департамента пробации или Службы социальных услуг устроил мне небольшую работу в организации Goodwill Industries. Они называли это работой, но это была шутка. Мне платили по десять центов в час за сортировку ящиков с одеждой. Десять центов в час! Даже для человека без опыта работы это было оскорбительно. Минимальная заработная плата была чем-то вроде $1,25 или $1,35. Как им удавалось платить кому-то десять центов в час? В моем случае им это не удалось — ненадолго. Я перестал ходить на работу.

Рядом был “Международный Дом блинчиков”. Я заходил туда, пил кофе и общался с людьми, которых встречал. Я подружился с некоторыми плохими ребятами. Я познакомился с группой парней, которые были членами мотоциклетной банды под названием “Gypsy Jokers“. У них были прозвища, как, например, Shorty и Butcher. Они были похожи на Hells Angels, но, возможно, не так опасны, и они позволяли мне гулять с ними. Поскольку у меня не было мотоцикла и я не собирался ездить с ними, им не нужно было “принимать меня в свои ряды” или делать какие-то другие “инициации”. Они просто позволяли мне гулять с ними. Они все пили в баре “The Spartan Hub“. Во второй половине дня и вечером, когда я не занимался глупостями в “Международном Доме блинчиков”, я шел туда и пил с ними пиво. Я думал, что я очень крутой — мне еще не исполнилось 18 лет, а я уже пью пиво с “Gypsy Jokers“.

В полупонсионате я подружился с парнем по имени Эд Вудсон. Он был худой и носил бороду и усики на шраме, который, по-моему, был от расщелины неба. У него был легкий дефект речи, и странная привычка говорить “но одно” каждый раз, когда он что-то хотел сказать. Он произносил это, как будто он делится секретом или боялся, что ты обидишься на него, но это было бессмысленно. Ты спросил его, хочет ли он пойти в даунтаун. Он бы наклонился и сказал: “Да, но одно: мне нужно навестить своего надзирателя по пробации…”

Я никогда не знал, каким был его прошлый опыт или как он оказался в полупансионате, но мы стали друзьями и начали веселиться вместе. Иногда наши забавы оборачивались против нас, что, казалось, происходило со мной довольно часто.

Обычно все начиналось довольно невинно. В полупансионате был парень на мотоцикле. Он думал, что он очень крут с его маленьким мотоциклом. Мы были ревнивы, поэтому решили преподать ему урок.

Я взял две бумажные молочные бутылки, одну пустую, а другую полную. Я слил бензин из его бака в пустую бутылку, а затем заполнил бак молоком из полной бутылки. Я спрятал обе молочные бутылки в мусорном ящике. Мы сели посмотреть, что произойдет с его мотоциклом.

Это не было очень драматичным. Мотоцикл просто не заводился. Парень посмотрел в бак и увидел эту мутную жидкость и не мог понять, что, черт возьми, произошло. Это было довольно смешно.

Не было так смешно, когда садовник отправился на мусорную свалку. Он взял мусор и сжег его в печи, затем загорелся бензин, и молочная бутылка взорвалась. Весь задний двор вспыхнул огнем, и дом чуть не сгорел.

За это меня не поймали.

Эд Вудсон был немного более дикий, чем я. У него было больше опыта. Он знал людей. Например, он знал двух парней, которые сбежали из окружной тюрьмы. Я не знаю, как они сбежали, и не знаю, как Эд их знал. Но когда они сбежали, они направились прямо в полупансионат. Эд спрятал их в подвале и незаметно подносил им еду на несколько дней. Когда их перестали искать, они ушли. Я думал, что это невероятно. Парни сбежали из тюрьмы! Прятались у нас в подвале! Это было как в фильмах с Джеймсом Кэгни и Эдвардом Дж. Робинсоном. Это было круто.

И на этот раз меня не поймали. Эда тоже не поймали. Я не знаю, вернулись ли эти два парня обратно в тюрьму или что-то еще произошло. В то время я даже не понимал, что это серьезно.

И в этом была проблема. Я не понимал, что серьезно, а что нет. Я знал разницу между правильным и неправильным. Но я не понимал настоящего значения правильного и неправильного. Я не знал, как себя вести. Я был на улице, и у меня была вся эта свобода, но я не знал, что с ней делать.

Например… С тех пор, как я покинул Ранчо Линда, я все время думал об Аннетт. Она была моей особенной девушкой. Я хранил фотографию, на которой мы танцуем вместе. На обратной стороне она написала: «Для Говарда от Аннетт. Надеюсь, однажды стать твоей женой».

Я слышал, что она остановилась у каких-то друзей или родственников в Глендейле, пригороде Сан-Фернандо Вэлли в Лос-Анджелесе. У Эда Вудсона тоже были родственники где-то в Лос-Анджелесе. Мы решили попутешествовать туда вместе. Я собирался сделать Аннетт сюрприз, а он своей семье.

Мы отправились, как будто это был маленький визит на одну ночь. У нас не было много денег. Не было никакого снаряжения — нечего есть, не на чем спать, нечем мыться, только наша одежда.

Добираться до Лос-Анджелеса заняло много времени. Нас подобрал дальнобойщик и высадил в глуши. Мы стояли у трассы всю ночь, пытаясь поймать попутку. Только до Вентуры мы добрались за три дня.

Там мы разделились. Эд поехал в Лос-Анджелес. Я отправился в долину Сан-Фернандо. Не помню, где меня высадил последний водитель, но оставшуюся дорогу я шел пешком. В то время там были в основном апельсиновые