— Что? Что вы сказали?

— Вопрос о покушении на Николая Второго. Я говорю, кажется, достаточно ясно.

Бурцев был достаточно осведомлен о съезде боевых дружин в Таммерфорсе, но об этом, о подготовке цареубийства, слышал впервые. Неужели Бакай и в самом деле обо всем осведомлен?..

— Оставим это! — раздраженно перебил Бурцев. — Мне нужны совершенно конкретные доказательства. Сомневаюсь, что смогу их получить... Скажите-ка лучше — работать в охранку вы пошли по собственному почину или были кем-то посланы?

— Сам! — выкрикнул Бакай. — И сам отвечаю теперь перед своей совестью. Вот уже несколько лет я задыхаюсь в грязи, в атмосфере предательства, подлости и думаю только о том, чтоб не замарать душу. О руках не говорю — приходится... Иначе меня сразу разоблачили бы.

— Что же вы думаете делать теперь?

— Не знаю... Прежде всего хочу предать огласке списки провокаторов, этих гнуснейших сподвижников русского царизма. Мечтаю выступить с разоблачением методов охранки в Государственной думе, рассказать о том, что знаю...

— Не будьте наивны! Кто вас подпустит к трибуне Государственной думы! Хотите послушать добрый совет?

— Разумеется...

— Возможно быстрей уходите из охранки и начинайте писать мемуары. Я говорю вам это как редактор и революционный историк.

— Я уже думал об этом. Но сейчас мне нужно вернуться в Варшаву, привести в порядок свои записи, забрать документы. Это займет несколько месяцев. Боюсь, на большее у меня не хватит сил. И еще одно обстоятельство, которое может задержать меня в охранке, — я должен собрать дополнительные улики провокаторской работы Азефа. На меня пока не ссылайтесь. Придет время, и я открыто скажу сам то, что знаю.

Бакай уехал в Варшаву.

Первым, кто встретил его на службе, был Челобитов.

— Рад, рад видеть вас, любезнейший Михаил Егорович, — приветствовал он Бакая. — Признаться, стосковался без вас. И рассказать есть что. Тут у нас такие дела творятся! Помните, я вам когда-то говорил про лабораторию бомбистов? Так вот, извольте прочитать... Получилось! Сперва, конечно, чего греха таить, была одна фикция — ни бомб, ни революционеров. В пору хоть самим таскать динамит. А потом клюнули, пришли социалисты, анархисты всякие. Мы их и прихлопнули. Читайте!

Челобитов протянул Бакаю «Варшавский вестник» и отчеркнул ногтем заметку в полицейской хронике.

«Прошлой ночью в предместье Воля на Гурчевской улице, — прочитал Бакай, — в сарае обнаружена лаборатория по изготовлению бомб. Арестовано двенадцать человек».

— Его превосходительство генерал-губернатор Скалон рад-радешенек, приказал Заварзина на полковника представить. Вот ведь как! Ну а вы новостишки привезли какие? Когда нас покидаете? Говорят, вам должность предлагают в Санкт-Петербурге?

— Был разговор, но пока ничего определенного...

Михаил Бакай продолжал играть тяжкую роль преданного сотрудника варшавской охранки. Волей-неволей ему приходилось участвовать в гнусных делах охранки. А результат? Что дал он освободительному движению, ради которого надел на себя личину верного царева слуги — жандарма? Уж не совершил ли он где-то ошибки, непростительной, неисправимой?..

Быть может, именно эти раздумья и вызвали в душе Бакая стремление ускорить разоблачение провокаторов. Конечно, он помог раскрыть провокатора, выдавшего типографию социал-демократов в Мокотове. Но пока это все. Не слишком густо! А дама с вуалью — Барская — все еще ходит в честных людях, продавая и проваливая своих недавних товарищей. Он сделал попытку предупредить подпольщиков — и никакого толку: Барская каждый месяц является в охранку за деньгами — значит, работает... Чего же смотрят социал-демократы? Правда, у них произошли тяжелые провалы. Бакай звал об этом по донесениям, поступавшим в охранку. Кто же остался? Мартин, Юзеф. Охранке удалось расшифровать эти клички, вписать вместо них настоящие имена. Но обладатели имен оставались неуловимыми. Надо пытаться с ними встретиться. Но как это сделать?

Время шло. Наступила зима, близились рождественские праздники. Как-то вечером ротмистр Челобитов, как черный ангел, принес мрачные новости. Положив на стол папку с надписью «Дело социал-демократов Королевства Польского и Литвы», он сказал Бакаю:

— Полюбопытствуйте, любезный Михаил Егорович! — тонкие губы Челобитова вытянулись в самодовольной улыбке. Он всегда улыбался не раскрывая рта. — Долгонько мы за ними охотились! Почитайте, получите удовольствие.

Папка изобиловала донесениями, справками. Ротмистр нашел нужный ему листок. Начальник охранного отделения Заварзин, теперь уже полковник, доносил варшавскому генерал-губернатору:

«В конце декабря сего года в Варшавском охранном отделении по агентурным данным стало известно, что в квартире химика пивоваренного завода «Сальватор» Леона Ландау, проживающего по Цегляной улице, 3, происходят противузаконные собрания польских социал-демократов.

По тем же агентурным данным, очередное сборище было назначено на тринадцатое число сего декабря.

Для задержания противузаконной сходки мною был откомандирован полицейский пристав Ухач-Огородов, прибывший на место около полудня и обнаруживший в квартире пять посторонних лиц.

После задержания сходки были взяты под надзор квартиры участников преступного сборища. На квартире Осипа Красного па Силезской улице установили полицейскую засаду. Вскоре туда стали собираться неизвестные лица. Среди них оказался Феликс Дзержинский, по паспорту Роман Рацишевский.

Задержанная здесь же Михалина Ледер при аресте пыталась скрыться, для чего вышла в другую комнату и начала спускаться по веревке вниз. Сорвавшись, она упала, повредила ногу и вновь была арестована.

По проверенным агентурным сведениям, Леон Ландау, как и Феликс Дзержинский, являются членами Главного правления социал-демократической партии. Франтишка Ландау — член Заграничного комитета, связана с известной Розой Люксембург.

При обыске задержанных лиц обнаружена переписка. В квартире Ландау изъяты два письма, за подписью «Юзеф».

У задержанного Дзержинского — Рацишевского изъято письмо личного содержания от неизвестной Сабины из Цюриха.

Сообщая о вышеизложенном, прошу указаний вашего превосходительства, как поступить с арестованными».

Бакай прочитал донесение и посмотрел на Челобитова.

— Как же, в самом деле, поступить с арестованными? — раздумчиво спросил он. — Ведь кроме как на административную высылку они не потянут. Ничего определенного... В чем же их обвинять?

— Э, — отмахнулся Челобитов, — был бы арестант, статья найдется. Натянем!

Он забрал папку и ушел к себе.

Вскоре Бакай уехал в Петербург. Он давно обращался в Департамент полиции с просьбой уволить его в отставку. Решение объяснял тем, что не может сотрудничать с начальником Варшавского отделения Заварзиным, который свою работу строит на провокациях, привлекает к ней уголовников, проституток...

Бакаю предложили новую должность — начальника охранного отделения в Одессе, его не хотели отпускать из полиции. Но Бакай отказался и, получив новогодние наградные, уволился в отставку.

Теперь он жил в Петербурге, в квартирке, выходившей окнами на Петропавловскую крепость. Писал мемуары.

Он часто встречался