включенного на полную мощь магнитофона. Расходиться по домам никто не собирался. Во-первых, с какой стати? А во-вторых, девятиклассники ждали главного события новогодней ночи — трансляции по телевидению сокровенной программы "Мелодии и ритмы зарубежной эстрады". Программа эта показывалась лишь несколько раз в году, возникая в советском телеэфире, словно дивный мираж в иссушенной идеологическим зноем музыкальной пустыне. Или, с учетом ее неизменно ночного появления, — как обворожительный ночной призрак в блистающих одеждах. Молодежь всего Советского Союза боготворила ночного гостя и готова была ради него не спать целую вечность и ждать, сколько нужно, — лишь бы соприкоснуться с волшебным потусторонним миром иноземного диско, не только услышать, но и узреть своими собственными глазами кудесников из ABBA и "Смоуки", длинноногий, грудастый и гривастый дуэт "Мэйвуд", сладкоголосый сонм конкурсантов фестиваля в Сан-Ремо и других орфеев зарубежной эстрады. "Мелодии и ритмы" были фирменным блюдом новогодней ночи, к моменту трансляции уже плавно перетекавшую в первое новогоднее утро, что не могло отпугнуть страждущую аудиторию. Дыба божился, что программу покажут и сегодня: он своими глазами видел обетованную строку в телепрограмме и готовился записать "Мелодии" на магнитофон.

Толик извивался в самой гуще толпы одноклассников, исполняя пляску пьяного аборигена под бониэмовскую Daddy Cool, когда протиснувшийся сквозь танцующих Перс взял его за локоть: "Анатоль, можно тебя на секунду?". Тэтэ отошел с ним в угол: "Ну?..". "Анатоль, у меня к тебе предложение, подкупающее своей новизной. Пошли ко мне на дачу. Там тоже телевизор есть. И не только телевизор, но еще и видак. А магнитофон я по дороге из дома захвачу. И выпить чего-нибудь". — "На дачу?.. А кто еще пойдет?". — "Ты, я, Кол и Ника. Отдохнем в камерной обстановке". "Ника?", — Тэтэ вытянул шею: Ника сидела на диване, о чем-то болтая с Ворожеиной. "А… она согласна?". — "Конечно. Я с ней только что разговаривал. Ну, так как? Идешь?". — "Иду. Только Веньку еще с собой захватим, лады? Сейчас я ему скажу". "Анатоль, — Перс снова положил руку на локоть Тэтэ. — Винни я не приглашал. Повторяю: ты, я, Кол и Ника. Все. Так что, не надо никого больше звать. И вообще, никому ничего рассказывать не надо". — "Но…". — "Я понял. Ты хочешь сказать, что без своего не в меру упитанного друга никуда не пойдешь. Жаль. Ника хотела, чтобы ты пошел". — "Ладно, я согласен". — "Вот сразу бы так, — Перс ухмыльнулся. — Тогда быстренько одеваемся и уходим незаметно, по одному, без стрельбы и шума. Встречаемся на лестничной площадке через пять минут".

Выждав миг, когда Венька, отдавшись танцу, как кашалот — океанским волнам, повернется к нему спиной, Тэтэ шмыгнул в прихожую, сунул ноги в ботинки, раскидав барханы верхней одежды на гардеробной тахте, откопал свое пальто, схватил шапку. Из-под барханов торчал сиреневый хвостик шарфа. Это был шарф Ники, Толик узнал его. Вытащив шарф, он прижался к нему лицом, вдыхая душистый вкусный запах. Ее запах. Затем повесил шарф на крюк, осторожно открыл входную дверь и на цыпочках вышел из квартиры. В глубине души Толик понимал, что поступает неправильно, бросая друга, но мысли о праздничной ночи в обществе возлюбленной тут же прихлопнули робко шевельнувшееся угрызение совести. К тому же, толстяк, наверняка, скоро разомлеет и либо уснет где-нибудь на диване, либо потянет Толика домой. А домой Толика абсолютно не тянуло. Там было не по-новогоднему тихо и грустно. Родители даже елку в этот раз не установили: незадолго до Нового года исполнилось 40 дней после смерти деда…

На площадке Толика уже поджидал Кол. Следом вышли Ника и Перс, пытавшийся попасть в рукав пальто, гусарским камзолом свисавшего у него с одного плеча. "Отлично, все в сборе! — Перс по-разбойничьи подмигнул Толику. — Двинули!". Четверка беглецов, с присвистом и улюлюканьем скатившись по лестнице, выскочила из подъезда. Там на них задорным псом набросился поджидавший за дверью морозец, тут же принявшись легонько покусывать им носы и щеки. Звезды на безлунном небе сияли свежо и чисто, как и положено в новогоднюю ночь, когда все вокруг обновляется, очищается и обнуляется. Прохожих на улице не было. Лишь поддатый баян где-то вдалеке безуспешно пытался состязаться с магнитофонной канонадой, смехом и криками, рвущимися из десятков освещенных окон. "Значит, сейчас мы скоренько шуруем к моему дому, я беру магнитофон, бутылочку шампани, похавать чего-нибудь и — на дачу!", — Перс на ходу зачерпнул снег из сугроба, слепил неровный колобок и швырнул его, целясь в чей-то балкон. Снежок в полете взял немного правее и нашел свою смерть на стене дома. "Кстати, Анатоль, — горкомовский недоросль повернулся к Тэтэ. — Полагаю, тебя снедает любопытство: а с чего это я вдруг решил разбавить нашу тесную сложившуюся компанию и пригласить тебя к себе в лачугу? Так ведь? А никакого особого секрета тут нет. Во-первых, Ника настояла. Она о тебе, знаешь ли, очень хорошо отзывается. Да-да! Ну и потом, я сам рассудил: мы с тобой с первого класса знакомы, девятый год уже, и все это время глядим друг на друга волками. Без веских, заметь, на то оснований. Глупо это как-то, подумал я. Ты — классный пацан, можно сказать, личность, резко выделяющаяся на общем казенном фоне. Посему призываю забыть былые ссоры и обиды. Мир, дружба, жвачка?". "Мир, — Тэтэ шлепнул ладонью протянутую перчатку Перса. — Спасибо, Ника, спасибо, Перс! (Он клоунски раскланялся на обе стороны). Спасибо за доверие! Постараюсь его оправдать!". Ника улыбалась чему-то в сиреневый шарф, придерживая его рукой у подбородка. Добродушно улыбался и Кол, шествуя по улице на своей привычной позиции оруженосца — за спиной у хозяина. "Не сомневаюсь, что оправдаешь, — хохотнул Перс. — Ну, а почему зову не домой, а на дачу, тоже, думаю, ясно. Дома караулит домработница. Незнамо кого караулит. У нее, вишь ты, ни семьи, ни друзей нет. За всю свою жизнь не обзавелась, дура дебелая. Вот по праздникам у нас и ошивается. При деле, мол, себя чувствует, крыса!.. Да и предки, честно говоря, в любой момент вернуться могут. А на даче никто посторонний нам не помешает. Это моя личная резиденция!".

Под резиденцией Перса подразумевался деревянный домик его ныне покойной бабушки в старом квартале города — один из тех ветхих скворечников, что продолжали упрямо держать оборону в окружении новостроек. Товарищ Перстнев несколько лет назад обзавелся роскошным загородным теремом с баней и теплицей, где и встречал сейчас Новый год с женой и нужными людьми. Ключ же от нежилого и никому более не нужного бабушкиного домика со временем перешел в распоряжение младшего