Шрифт:
Закладка:
Весной 1657 года Блэк одержал величайшую и последнюю из своих побед. Он нашел испанский флот с серебром под охраной талионов в сильно укрепленной гавани Санта-Крус, пробился в нее и сжег или потопил все стоявшие в ней суда. Торжество на море сопровождалось победой на суше. Требование О. Кромвеля о сдаче Дюнкирхена, долго мешавшее принятию предлагаемой им помощи, было, наконец, принято, и отряд пуританской армии присоединился к французским войскам под командой Тюренна. Свои мужество и дисциплину англичане выказали при взятии Мардика и еще более — в битве на Дюнах, заставившей города Фландрии открыть свои ворота французам и уступить Дюнкирхен О. Кромвелю.
Никогда правители Англии не достигали большей славы; но рука смерти готовилась поразить протектора среди побед. Он давно был утомлен своей деятельностью. «Богу известно, — объявил он парламенту годом раньше, — что я предпочел бы жизнь на своей лесной стороне и охрану стада овец делам управления страной». Теперь к утомлению властью присоединились слабость и лихорадочная нетерпимость к болезни. Несмотря на его видимые живость и энергию, его здоровье было далеко не таким крепким, как сила воли. Победоносно сражаясь в Шотландии и Ирландии, он заболел перемежающейся лихорадкой и в течение последнего года страдал от ее приступов. «Я несколько нездоров», — заметил он дважды в своей речи при возобновлении заседаний парламента после шестимесячного перерыва, и его болезненная раздражительность еще более усиливалась общественными неурядицами. Субсидий назначено не было, жалованье армии сильно задерживалось, а ее настроение с изданием новой Конституции и оживлением роялистских интриг становилось все более мрачным. Под прикрытием новой Конституции члены, исключенные в предыдущем году, снова заняли свои места в Палате.
Настроение народа отражалось в придирчивом и задиристом тоне Общин. Они все еще медлили с назначением субсидий, а между тем поспешность протектора, предоставившего своим ставленникам во Второй Палате, как он их называл, титул «лордов», вызвала между Палатами конфликт, усиленно раздувавшийся Гэселригом и другими противниками правительства. Появилось мнение, будто по повой Конституции «Вторая Палата» имеет только судебные, а не законодательные полномочия. Такой спор подрывал усилия С). Кромвеля восстановить старые политические формы английской жизни. Возобновление парламентской борьбы довело его, наконец, по замечанию наблюдателя его двора, «до бурной ярости, походившей на бешенство». Опасность возрастала, обусловленная укреплением партии роялистов и подготовкой ими нового восстания. Карл II, чтобы воспользоваться им, приблизился к берегу Фландрии с большим отрядом испанских войск. Больше всего поддерживали его надежды несогласия среди Общин и очевидное недовольство их протекторатом. Это побудило О. Кромвеля действовать. Под влиянием внезапного порыва он сел в свой экипаж и в сопровождении нескольких телохранителей отправился в Вестминстер; там, несмотря на представление Флитвуда, он призвал к себе обе палаты и закончил свою речь, полную горьких упреков, словами: «Я распускаю этот парламент и ставлю Бога судьей между вами и мной».
Шаг был роковым, но сначала все шло хорошо. Удар, нанесенный противникам армии, успокоил ее, а немногие недовольные были устранены из ее рядов. Офицеры торжественно обещали жить и умереть с его высочеством. Масса одобрительных посланий от графств устранила опасность восстания роялистов. Благоприятные вести пришли также из за границы, где победа во Фландрии и уступка Дюнкирхепа закрепили славу О. Кромвеля. Но изнурительная лихорадка все продолжалась, и он показался близким к смерти квакеру Фоксу, встретившему его верхом в Гэмптон корте ком парке. «Я еще не подошел к нему, говорил тот, — когда он ехал во главе своих телохранителей, как увидел и почувствовал, что от него веет духом смерти; а когда я подошел к нему, он показался мне похожим на мертвеца». Среди всех успехов сердце О. Кромвеля угнетало сознание неудачи. У него не было желания разыгрывать тирана, да он и не верил в прочность чистого деспотизма. Он отчаянно держался за мысль привлечь страну на свою сторону. Едва он распустил один парламент, как задумал созвать другой и был огорчен несогласием Совета на его план. «Я хочу сам принимать решения, — сердито сказал он окружающим, — я не могу спокойно относиться к утрате сочувствия всех честных партий и самого народа».
Но для осуществления планов протектора к нему должны были вернуться силы. Он слишком ясно видел, в какой хаос его смерть погрузит Англию, чтобы умирать охотно. «Не воображайте, что я умру, — кричал он с лихорадочной энергией окружавшим его врачам, — не говорите, будто я утратил рассудок. Я говорю вам правду. Я знаю ее из лучшего источника, чем ваши Гален и Гиппократ. Это ответ самого Бога на наши молитвы!» Действительно, всюду воссылались молитвы о его выздоровлении, но смерть приближалась, и наконец сам О. Кромвель почувствовал, что час его пробил. «Хотелось бы мне пожить, — пробормотал он, умирая, — чтобы еще послужить Богу и его народу, но мое дело сделано! Однако Бог останется со своим народом!» Буря, срывавшая крыши с домов и ломавшая в каждом лесу высокие деревья, казалась достойным предвестием смерти этого могучего человека. Через три дня, 3 сентября 1658 года, в день, видевший его победы при Денбаре и Уорчестере, Оливер Кромвель спокойно скончался.
Власть его над умами людей даже после его смерти была настолько всемогущей, что, к удивлению возмущенных роялистов, для обеспечения спокойного наследования его сына, Ричарда Кромвеля, оказалось достаточно его сомнительного назначения отцом на смертном одре. Многие из отвергавших власть его отца спокойно подчинились новому протектору. Руководившие ими мотивы были выяснены Бакстером, самым выдающимся из пресвитериан священников, в послании, возвещавшем его подчинение. «Я вижу, — говорил он, — что народ вообще радуется мирному началу Вашего правления. Многие убеждены, что Вы для того тщательно воздерживались от участия в наших недавних кровавых распрях, чтобы Бог мог сделать Вас примирителем наших раздоров и поручить Вам постройку храма, которую нельзя было
