Шрифт:
Закладка:
— Ага, уже бегу, бля, с киркой под мышкой, — раздался негромкий, но отчётливый комментарий с противоположного от меня конца строя.
— Кто это сказал? — зазвенел металлом голос Северцева. — Шаг вперёд.
Из строя с ленцой выдвинулся Меченый и нагло уставился на стоявшего перед ним капитана.
— Фамилия?
— Ну, Козьев.
— Без «ну»!
— Козьев, гражданин начальник.
— Статья и срок?
— Ты ж смотрел моё дело, начальник…
— Статья и срок, Козьев! — повысил голос Северцев.
— 136 (б) и 162 (г), по совокупности 10 лет без права переписки.
— Вор и убийца, одним словом. Ваше дело я читал, гражданин Козьев, это вы правильно заметили, просто хотел, чтобы и товарищи о вас побольше узнали. А то, может, кто по недоразумению считает, что вы попали сюда по ошибке, хотя у вас на лице написан род ваших занятий. На первый раз трое суток карцера. Ещё есть желающие посидеть в небольшом прохладном помещении?
Следом за Меченым последовали в карцер на те же трое суток ещё двое блатных — Федька Клык с одесского этапа и Гриша Крест с московского. У остальных желания пожить «в небольшом прохладном помещении» не возникло. Я тоже не собирался строить из себя блатаря. Тут все прекрасно знают, что по уголовной статье я чалюсь впервые, а в жизни простой докер, значит, вхожу в так называемую касту мужиков.[24] Особо выделяться и качать права я не собирался, уже догадывался, что способна сделать зона с человеком, тем более в эти годы, когда и конвойный имеет право тебя пристрелить за любой косяк, и блатные могут чиркануть среди ночи бритвой по горлу. Единственное, чего я не мог позволить в отношении себя, — это унижения. За свою честь я готов грызть глотки, пусть даже на кону будет стоять моя жизнь.
В этот момент тягостных раздумий Северцев, проходивший вдоль строя, на пару секунд задержался возле меня.
— Ваше дело я что-то не помню, или фотокарточка в деле не очень качественная… Фамилия?
— Осужденный Кузнецов, статья 142-я.
— Ага, Кузнецов, теперь вспомнил, вот только не успел ваше дело пролистать. Человека покалечили?
— Ну, если сломанную челюсть можно считать тяжким увечьем… Не считая ещё трёх разбитых морд.
— Вы что же, нескольких человек в одиночку избили?
— Выходит, так.
— И за что?
— Сидели с девушкой в кафе, а компания за соседним столиком начала её оскорблять. Попросил их вести себя скромнее, они не поняли, предложил выйти разобраться на улицу, они предпочли устроить драку в кафе. Ну я и помял их немного. А тот, кому я челюсть сломал, оказался сынком местного партийного начальника.
— Хм, — крякнул капитан, покачав головой. — С виду вроде не богатырь… Боксом не занимались?
Не буду же я говорить, что помимо бокса много чем занимался, о чём в это время ещё даже не имеют представления. И инструктором по рукопашному бою уже не представишься, теперь легенда другая.
— Да какой бокс, гражданин начальник! Просто у нас в деревне сызмальства все пацаны драться обучены, иначе, ежели за себя не постоишь, так и будешь постоянно с разбитым носом ходить. А ещё хуже, когда над тобой смеются. Так вот и пришлось с малых лет учиться кулаками махать.
— Надеюсь, это умение вам здесь не очень пригодится, у нас такие вещи пресекаются на корню. Осуждённые свои силы тратят на производстве, а не в драках… Кстати, — обратился ко всем капитан, — сегодня прибывает ещё этап, восемнадцать человек из Ростова-на-Дону, тоже будут зачислены в наш одиннадцатый отряд. Как раз барак полностью и заполнится. И чтобы к вечеру у каждого на бушлате был вышит его порядковый номер и номер отряда. Нитки и иголки возьмёт у завхоза под расписку ваш дежурный по бараку, вышивать будете сами. Номера я вам раздам. А сейчас строем в столовую. Все, кроме Козьева, Клыкова и Семенихина. Сержант, отконвоируйте заключённых в карцер. Там вас, граждане осуждённые, и покормят. Только меню, уж извините, будет попроще, чем у остальных.
Однако наш завтрак, состоявший из тарелки сечки и кружки мутного чая с куском чёрного хлеба, на который предлагалось намазать нечто напоминающее по вкусу маргарин, думается, не сильно отличался от того, чем потчуют в карцере. Если уж нас так кормят, то что же дают проштрафившимся?!
Заглотив нехитрую снедь, подумал, что надо было всё же попытаться сбежать, а не ехать сюда, как баран на заклание. Уж всяко на воле что-нибудь придумал бы, всё ж в 37-м, в эпоху отсутствия Интернета, телевидения, камер видеонаблюдения и прочих достижений технического прогресса, скрыться на просторах необъятной Родины легче, чем в моё время. Да и с документами нет такой запарки, всеобщая паспортизация ещё не наступила. Нашёл бы себе работёнку с одним выходным и кормился бы в любом случае лучше, чем здесь. Отощаешь на таких харчах, чего доброго, тем более у меня после работы докером подкожного жира не так уж и много накопилось.
Конечно, при попытке побега мог и пулю словить. Меня ж вон с самого вокзала под стволами вели. Хрен его знает, может, и к лучшему, что хоть теперь и в зоне, но живой. Пока рано заказывать отходную, ещё побарахтаемся. Главное — не очень-то портить отношения с лагерным руководством и уголовниками, хотя и примазываться к ним не стоит. Что же касается политических, то они по традиции ведут себя смирно и от них особой подлянки ждать не стоит.
После завтрака капитан снова выстроил нас в бараке. В руках он держал пачку наших личных дел. На этот раз нам предстояло узнать, кому и где предстоит трудиться в ближайшее время.
В течение получаса Северцев выкрикивал имя каждого заключённого и объяснял его дальнейшие перспективы. Каким-то непонятным образом получилось, что политические будут впахивать на бурении новой нефтяной скважины в семи километрах от лагеря, причём туда и обратно будут двигаться пешим ходом в сопровождении конвоя. Ну а уголовникам, и мне в том числе, нашли применение в пределах лагеря и его окрестностях. Кого-то отправили на судоверфь, кого-то на нефтеперегонный завод, кого-то на завод по производству брома, на радиевый и гелиевый заводы… А меня и ещё троих командировали на
