Когда он сварил кофе - ОН-ВАРИЛ-КОФЕ! - и вернулся в спальню, то застыл в дверном проеме, прислушиваясь к её ровному дыханию. Его девочка уснула. На его кровати. В его доме. Утомленная его ласками.

Юлиан прикрыл глаза и сосчитал до десяти. Не помогло. Внутреннего зверя урезонить оказалось не так-то просто. Испив её нежность и сладость, зверь требовал продолжения. И тут Юлиан его поддерживал. Он и намеревался продолжить. Распластать Лизу, закинуть ее ноги себе на плечи и снова погрузиться в сладчайшее лоно.

Заглушив яростный стон, Юлиан прошёл в комнату и поставил кофе на прикроватный столик. Будить Лизу он не будет, это точно. Чуть позже, несколькими днями спустя, он заведет традицию каждое утро будить её легким и одновременно требовательным вторжением. Будет закидывать её бедро на своё и входить. Заявляя на неё права. Доставляя удовольствие.

Крупное мужское тело завибрировало от внутреннего напряжения и от вожделения. Взгляд скользнул по волосам, задержался на пояснице. Тонкая талия - сожми чуть крепче и услышишь треск ломающихся ребер. Хрупкая на вид, сильная внутри.

Его Лиза.

Юлиан жадно втянул её запах, и в мужских глазах зажегся победный огонь. Аромат Лизы изменился. Кардинально. Теперь в нем присутствовал запах мужчины.

Его собственный запах.

Полурык-полустон застрял в горле. Руки сжались в кулаки, и захотелось впечатать кулак в стену. Не от злости, а чтобы высвободить рвущуюся через край энергию. Снова вызывать на спарринг Итона? Так парень работает. Находиться рядом с Лизой и знать, что она не оттолкнет, не убежит - оказалось выше его сил. Его желания разделились. Одна часть сознания кричала, что он имеет полное право присоединиться к Лизе и оттрахать её снова. Почему имеет право? Да потому что она дала "добро"! Вторая половина спокойно и размеренно сообщила, что его девочке надо отдохнуть. Не просто так же она провалилась в сон, как только оказалась на постели. Она измотана, как физически, так и морально, хотя всеми силами пыталась бодриться. Перелеты, скандалы, выяснения отношений, резкая смена привычных условий жизни.

И призрак Сатинской.

Стоило подумать о Елизавете, как брови сошлись на переносице, а в груди всколыхнулась давно похороненная ярость. Та ярость, которую он прятал глубоко внутри себя. Ярость первобытная, страшная. Не та, что просыпается в человеке, когда негативные чувства захлестывают и ищут выхода. А ярость, подпитываемая тьмой. В детях ночи она слишком сильна и проявляется особенно часто. Кто-то имеет возможность её обуздать, приручить. Кто-то даже довольствуется её проявлением и беснуется от души.

Юлиану удалось приручить темные начала своей сущности. Он достаточно лютовал в Средние Века, когда кровь была едва ли не разменной монетой, когда вампирам и демонам жилось более чем вольготно, когда можно было не таиться и пользоваться той силой, которой одарила тебя природа. Хотя природа тут была ни при чем. Тут, скорее, прихоть Темного Господина.

В какой-то момент Юлиану стало удобнее жить, руководствуясь не инстинктами, а разумом. Он перестал лить понапрасну кровь. Построил дом, начал изучать древние артефакты и тайны. Интереса ради, развлекаясь. Когда ты живешь достаточно долго, то власть и вседозволенность приедается. Возникает потребность чем-то себя занять. Юлиан пять столетий назад занял себя тайнами древности. Именно тогда-то и появилась в его жизни порочная красавица Елизавета Сатинская. Его наказание. Его вожделение.

О, да! Он любил её. Боготворил. А она играла с ним. И доигралась. Получила своё. Удар клинка в сердце.

Юлиан до сих пор помнил, как глаза Сатинской наполнились сначала снисхождением - мол, милый, ну что ты буянишь, я же такая же, как ты, бессмертная тварь! Меня убить клинком нельзя. Потом растерянно моргнула. Ещё раз. И ещё... Огонь, медленно, практически нехотя, воспламенил клинок и пустил огненные языки по груди Елизаветы.

Сатинская всегда со снисхождением относилась к увлечению Юлиана древностями. Зря.

Иногда в старинных манускриптах можно найти очень интересную информацию. Чуть позже Юлиан применил свои знания, чтобы построить в клубе особые комнаты. Хранилища. Комнаты, где теперь запирали нарушителей, тех бессмертных, что перешли установленные границы. Хранилища стали идеальным местом и для допросов стригоев..

Стены хранилищ Юлиан пропитал своей собственной кровью - кровью древнего вампира. Добавил кровь демонов. И несколько обломков артефактов, о которых совсем не обязательно кому-либо знать. Поэтому из стен хранилища невозможно было выбраться с помощью колдовства, разрушительные для камня и бетона удары бессмертных тут тоже не действовали. И из этих стен за пределы не доносилось ни звука, ни запаха.

Они стали настоящим сокровищем владений Джаджена. Про хранилища в "Жерло" знали многие друзья Юлиана. О том, что он сделал подобные комнаты в каждом своем доме - не знал никто.

Сейчас Юлиан всё реже применял знания, полученные из книг, чьи страницы дышали такими страшными суевериями, что даже ему самому иногда становилось не по себе. Современный мир диктовал свой ритм жизни. Древнее следовало хоронить в вечности.

Но кто-то дерзкий и смелый вытащил Сатинскую из Преисподнии. Юлиан был бы наивным глупцом, если бы не предпринял меры, чтобы заточить дух Сатинской среди чертей и вечного адского пламени.

Да, он был одержим ею. Любил до одури. Сходил с ума от одной её улыбки.

От того и не смог простить предательство.

Отомстил, как истинный представитель своей расы, наделенный особой силой и мощью.

Кто-то, возможно, спросил бы его: а для чего же тогда он хранил портрет Сатинской все эти годы? Хранят изображение той, что дорога сердцу, что заставляет воскрешать дорогие воспоминания, переживать счастливые мгновения снова и снова.

Он хранил, чтобы помнить. Чтобы не забывать, как могут лгать прекрасные глаза. Как могут жалить соблазнительные губы. Как может предавать самое желанное тело.

Юлиан бы соврал себе, если бы сказал, что иногда не сожалел, что убил Сатинскую. Что не желал снова прижать к себе её порочно-сладостное тело. Вдохнуть её запах. Себя не стоит обманывать никогда. Надо уметь принимать свои слабости с достоинством.

Поэтому, наверное, и обрадовался, когда увидел Лизу, сжавшуюся в комочек в шестнадцатом зале. Такую беззащитную. Потерянную. В крови. И так похожую на Елизавету...

Дурак.

Хорошо, что его заблуждение длилось недолго. И в его клубе появилась совсем другая женщина.

Он посмотрел на Лизу. Его бунтарское сокровище. То отталкивающее его, то смотрящее на него глазами влюбленной девочки. Он видел и замечал всё. Сейчас ему и в голову не придет мысль сказать, что Лиза имеет схожесть с Сатинской. Они разные.