На улице, выходит, день. Эти двое собирались тащить меня на лечение, насколько помню, но вместо этого валялись в алкогольном сне. Великолепно.

Так, ладно. Краснокожая — скотина тяжелая, с ее-то пухлыми мышцами, но времени у меня полно. Стал вытягивать из-под девки руки. Кончики пальцев, по ощущениям, где-то были в районе ее спины, так что путь предстоял долгий. И нелегкий.

Раз-два, раз-два, раскачивая и покачивая. Массивная туша крепко прижимала к камню, так что без кровопускания не обошлось. С каждым рывком кожу обдирал. И прекрасно это ощущал, потому что ладони-то не онемели почему-то.

Высвободил-таки руки, спустя полчаса, а то и час. Внизу все давило и вот-вот собиралось взорваться, так что следующим шагом стало освобождение другой части тела. Палец за пальцем. Оч-чень тугим пальцем.

Когда освободился, немедленно перевернулся на другой бок и, сжимая зубы из-за ноющих ребер, облегчился. Стало легче. Удивительно, блять. Развернулся обратно.

— Эй, вставай! Хорош дрыхнуть, алкаш! Вставай, а то убегу сейчас!

Оп-па! Последние слова каким-то образом достучались до нее через толстую черепушку. Девка дернулась, открыла сонные глаза, руками зашарила. Ухватила меня за одежду, за бедро — и давай тупо пялиться в глаза с недоуменным лицом.

— Да проснись ты уже! Раз-два, раз-два!

Обнаглев до упора, я попросту прописал ей пару пощечин. Больше себе ладони отбил, и так налитые желто-синими синяками, но краснокожую более-менее в себя привел. Как понял? Так она отпустила мою одежду, зашарила рукой за спиной и нашла бутылку. Попыталась выпить — пусто. Моргнула пару раз, и с разочарованным стоном села.

— Ну чего тебе, человечек? — пробасила она.

— Вы меня лечить собирались, — напомнил я. — К какой-то лисе везти. Как я с вами развлекаться-то смогу, если даже на ноги встать не могу, и от пойла твоего блевать хочется?

На словах о пойле она проснулась окончательно:

— Нормальное у меня сакэ! — взревела. — Даже хорошее! Отличное! Это ты… ты…

— Больной и поломанный. А как вылечат — так, может, и оценю, и тебя несколько раз вознагражу.

— Каждый раз. Каждую ночь по несколько раз, — буркнула она. Поднялась, с хрустом выгнулась в спине. — Эй, сестренка! Повезли его давай! У меня там чешется уже, не могу!

Спустя полчасика неторопливых сборов, я вновь трясся в телеге. Скука. Было время подумать, но думать-то особо и не над чем. Можно погладить себя по головке за то, что сподвиг этих двух все-таки вспомнить их собственные желания и повезти меня к местному «врачу» — да только, судя по всему, им заполучить целого меня хотелось как бы не больше, чем мне вернуть возможность ходить. Не достижение.

Однако, мы ехали. Молча. И я даже оставался трезвым — видимо, чтобы как следует прочувствовать каждую выбоину в колее, всеми своими ребрами.

Самое хреновое, что не получилось уговорить прихватить мое снаряжение. Они слова попросту проигнорировали, так и закинули меня в футболке и штанах с берцами. Где там теперь мои броня, оружие, медикаменты? А хрен его знает. Навскидку в пещере я их не увидел. Потеря большая — но могу протянуть и без них.

Как дела пойдут.

Ехали, ехали. Приехали, уже за полдень. За округой в моем состоянии особо не поглядеть, но я в щели-то в бортах телеги поглядывал, пытаясь запомнить примерный путь и сориентироваться на местности. Как были в лесу, так и остались. Хреново! На карте лесной массив был отмечен, на самом краю, с пометкой, что довольно большой — а это косвенно значит, что меня утащили глубоко в Дикие Земли. Планшет бы свой…

Верну. При возможности. Первым делом побег, остальное подождет.

А приехали мы в низину, такую, очень на слух миролюбивую. Журчание ручейка, пение птичек. Сплошное спокойствие. И глазом ничего страшного — ну, подумаешь, аккуратный деревянный домик на склоне, весь красивый и разукрашенный. Бело-синий, с резными узорами, и окна даже были — стеклянные. Сбоку у него спуск вниз, с откидными дверьми. А перед ним всякая житейская мелочь, вроде сушащейся на ветру одежды, на веревках, мелкий садик-огородик, огороженный заборчиком.

Милота. Только я ей заранее не поверил. Спасибо, пообщался уже с монстродевушками, мне хватило. А предстояло-то еще больше.

— Эй, хвостатая! — басовито крикнула краснокожая. — Вылезай из норки!

— Госпожа Масами! Госпожа Масами! — вторила ей синекожая, сидя на борту телеги. — Это мы, сестры Хару! Нам ваша помощь нужна, человечка полечить!

Сперва — ничего. Только ветерок на мгновение усилился да птицы паузу сделали. Затем все вернулось на круги своя, и у домика открылась дверь. В проходе — разумеется, деву… А нет, вполне женщина. И сбоку-сзади к ней прилип пацан лет шестнадцати.

Это, видимо, «лиса мудрая», и ее мальчишка. Они неспешно вышли из дома, двинулись к нам — пацан оставался сзади и семенил следом, с удивленно-нахмуренным видом глядя на гостей.

Лиса. Ушки — есть, по форме, правда, хрен отличишь от волчьих. И, наверно, кошачьих. Рыжая, одета она была в свободное белое кимоно, перевязанное черным поясом, и в деревянные сандалии, от одного взгляда на которые у меня случились фантомные конечности. Прямо ощутил натертые стопы. Увы, стремительная проверка показала, что ощущения и правда фантомные. Обидно.

Пацан — ну пацан и есть. Лицо резкое, будто рубленое, на макушке непослушные черные волосы. Одет в те же сандалии, белую майку и белые штаны. Ну и все — мышцами не блистал, но и жира нет, лицо гладкое-гладкое, без следа растительности. Плевать на него.

— Ммм, как любопытно… — томным голосом протянула лисица, приближаясь. — Кого же вы мне привезли, сестры Хару? Мне интересно!

— Да меня, — подал я хриплый голос.

С некоторым трудом воздвигнув себя на борт телеги и подмышкой упираясь, чтобы не скатиться обратно. Ощущения — огонь.

Наверно, не стоит особо дергаться, со сломанными-то ребрами? Не, бред какой-то.

— Какой… побитый мальчик, — ласково сказала лисица. Уже совсем вплотную, она провела ладонь по моей щеке. — Я знала, что вы любите напиться и буянить, но чтобы настолько?..

— Да не мы это, госпожа Масами! — синекожая поправила очки. — Нашли его в поле, в обнимку с мертвой суккубой — он ее в полете прибил! Потащили к себе, думали, не так уж и плох, а оказалось, что калека.

Лисица взглянула на меня теплым взглядом голубых глаз. Прямо материнско-теплым, хоть душ в этой ласковой заботе принимай.