Шрифт:
Закладка:
Игнату с его шестью пудами веса было тяжеленько в поле угнаться за Тихоном и Митей, но и особо отставать от них совесть и гордость не дозволяла. Время от времени он бросал взгляд на неутомимых, азартно пыхтящих впереди сыновей, их потемневшие от пота рубахи и заставлял себя энергичнее орудовать серпом…
Земля сторицей вознаградила их за труды. Такого урожая, сам-восемь, они не получали никогда ранее.
После уборки Марьины и Соломатины выдали замуж Сонечку в деревню Перво-Чарышскую за молодого зажиточного крестьянина Степана Рагозина. Его родители в свое время были приписаны к Невьянскому заводу промышленника Акинфия Демидова, а позднее переселены на Алтай.
Сонечка похорошела необыкновенно в свои пятнадцать лет. Высокая, тоненькая, гибкая. Большие синие глаза, чуть вздернутый тоненький носик, пухленькие губки, жемчуг зубов. Вылитая Лиза! Она вся так и светилась изнутри и всегда старалась угодить всем, как когда-то мамочка. Не из страха – из любви.
Теперь будет радовать Степана, который пришелся ей по душе. Все надеялись, что он оценит, какое сокровище ему досталось. Конечно, ни Игнат, ни Тихон не полагались на случай. Прежде чем отдать Соню замуж, они съездили в Перво-Чарышскую, осмотрели дом и хозяйство жениха, переговорили с его родителями и соседями. Дом был новым, хозяйство крепким, земли в достатке. Соседи единодушно хвалили и самого Степана, и его родителей.
Венчаться молодых возили на Колывано-Воскресенские заводы, свадьбу сыграли в Перво-Чарышской. Приданое за невестой Марьины и Соломатины положили знатное: трех жеребцов, трех коров-первотелок, сорок пудов зерна нового урожая. Совет да любовь!
После свадьбы заговорил о женитьбе всерьез и Митя. Давно была пора женить и Тихона…
Зимой, как и порешили, Игнат с Тихоном отправились в Томск. Помыкавшись там, они многое узнали об Анисиме Норицине. Был он привлекателен, улыбчив, но странен и страшен изнутри. Он всегда окружал себя нужными людьми, умел войти к ним в доверие, был ласков с ними, буквально души не чаял в них. В общении с ними глаза Анисима светились добротой, а голос звучал особенно задушевно.
Потеряв же интерес к доселе превозносимым людям: злодей как с цепи срывался. Он уже буквально искал повод для нападения на них и всегда находил его. Достаточно было одного неосторожного слова, взгляда, жеста. Не спасало и молчание.
Остервенев ни с того ни с сего, Анисим тут же хватался за шпагу, пистолет и не раздумывая пускал их в дело. Остановить злодея и тем более противостоять ему было невозможно – он дьявольски искусно владел шпагой и стрелял без промаха. Рассказывали, что умению убивать Норицина обучил старый, взятый в плен чуть ли не под Полтавой швед.
Страшные слухи про него ходили по Томску. Несколько лет назад недалеко от города, вверх по реке Ушайке, была найдена девица Алена Нелюбова, и «соски у груди ее были вырезаны». Подозрение в убийстве сразу пало на Анисима, у которого та девица была «в закладе», но дальше подозрений дело не пошло.
Потом в той же Ушайке был обнаружен труп бывшего дружка Норицина с выколотыми глазами. Еще двое пропали бесследно. А Зеленинская гарь, а бугровщик, а дедушка Савва Кривоногов?
О деятельности Анисима Норицина в Томске знали немного. Время от времени купчишка занимался торговлей, один или два сезона – бугрованием. Лет семь или восемь назад он привез откуда-то две телеги каких-то диковинных камней, вывалил в их в отцовский амбар и снова куда-то уехал. Сказывали, в Нерчинск, а правда или нет – никто не знает.
Назад Анисим возвратился не скоро с какими-то двумя белыми как лунь стариками. Он велел переделать отцовскую кузницу, натаскал в нее камней и заперся в ней со стариками. Больше года они дневали и ночевали в кузнице, а потом снова куда-то исчезли. С тех пор Анисим Норицин в Томске уже не появлялся.
– Откуда, отец, такие изверги берутся? – спросил на обратном пути Тихон, пересилив себя и первый раз назвав Игната отцом. Это растрогало богатыря чуть ли не до слез. Еще бы – ведь он всю свою жизнь положил на Марьиных…
– Гордыня у Анисима, сынок, великая. Бога позабыл. Как оный дьявол, который почитал самого себя за Бога, – счастливо улыбнувшись, подумав и легонько стегнув лошадь, ответил Игнат. – Вот и возгордился. Кого хочет – казнит, кого хочет – милует. Да разве мало, сынок, таких Анисимов и среди нас?
Это была чистая правда. Отрабатывая в течение многих лет подушный оклад на Колывано-Воскресенских заводах и общаясь с такими же, как и они, приписными крестьянами, Игнат с Тихоном время от времени слышали рассказы о зверствах жителей Сибири.
Где-то мещанин с товарищем из крестьян в течение многих часов секли бичом привязанную к березе красивую восемнадцатилетнюю девицу «с перерывами только для собственного отдыха и выпивки». Спина у убитой «представляла багрово-синюю массу».
В другой деревне крестьянин, «осердясь на соседа и улучив момент, когда того не было, вошел во двор, проломил его лошади голову во многих местах, а потом удавил ее вожжами».
Не уступали мужчинам в свирепости и иные женщины. Так, семнадцатилетняя крестьянка, желая избавиться от постылого мужа-малолетки, прехладнокровно вылила на спящего мальчика кипяток из огромного чугуна, да еще и доказывала позже, что сие случилось нечаянно. А Федор Верхотин, избивавший изо дня в день жену Анну, а бергал Кедров…
– Грехи наши тяжкие! – вздохнул, перекрестившись, Игнат. – Всё от гордыни! Забыли люди Бога и стали сами себя почитать богами.
То, по его мнению, было неудивительно. Деревеньки в Сибири были малы, отстояли друг от друга на сотни верст, и редко в какой из них были церкви.
– Вот в Зеленинском ските стоял молельный дом, в нем иконы и старопечатные книги, – снова заговорил Игнат, передав вожжи сыну и размышляя вслух. – Староверы постоянно молились Богу и с Божьей помощью жили в труде, радости, без пьянства, драк, не говоря про убийства. Кругом чистота, порядок, дома как картинки. Глядишь на них –
