Мысли и чувства путались. В памяти то и дело возникал образ Никиты в идиотских доспехах. При чем тут доспехи? У Стаса температура, отсюда и этот бред.

В бреду он внезапно «вспомнил», что нужно срочно позвонить кому-то насчет матери, организовать нормальные похороны, а то она, похоже, погребена не по правилам. Плохо соображая, он поднялся, отбросив плед, побрел к рюкзаку и достал выключенный смартфон, который не выбросил, несмотря на совет Изгоев.

Включил его — антенна была слабенькая, на одну «палочку», но все же была.

Некоторое время тупо стоял, пялясь на засветившийся экран. Забыл, кому собирался звонить.

И тут телефон зазвонил сам. На экране появилось имя: НИКИТОС.

Стас нажал зеленую кнопку.

— Стасян! — ворвался в ухо знакомый голос. — Стасян! Алло, блин! Слышишь меня? Где тебя черти носят?

Стас вздрогнул. Он немного пришел в себя и вдруг осознал, что стоит с телефоном не во сне, а наяву.

— Стасян? — спросил Никита, понизив голос. — Че молчишь-то? Я же тебя с ног сбился искать!

Стаса охватил ужас. Что он наделал⁈ Он собрался было отбросить от себя оживший телефон, но сдержался. Молча ждал, что будет дальше.

Никита тоже помолчал.

После паузы негромко проговорил:

— Значит, молчишь, да? Ну что же, ты от меня никуда не денешься, дружище. Найду тебя хоть под землей, понял? Так и знай: иду к тебе!

Вот тут нервы Стаса не выдержали, и он выронил телефон. С запозданием спохватившись, схватил молоток и разбил старый добрый гаджет вдребезги, включая симку. Осколки присыпал землей.

Это энергичное действо лишило последний сил. Стас доковылял до брошенного у костра пледа и закутался в него. Сознание снова замутилось — но не настолько сильно, чтобы не ощутить внимательный невидимый взгляд со стороны.

Никита, кем или чем бы он ни был, увидел его.

Глава 29

Куратор-8

Вернулась Майя с охапкой трав и принялась заваривать их в чайнике. Когда отвар был готов, протянула Стасу кружку. Он выпил его маленькими глотками под пристальным взглядом куратора — жидкость была огненная, горьковатая и отвратительная на вкус, однако от нее Стаса пробил пот и накатила такая сонливость, что он уснул прямо сидя, закутанный в плед, возле костра.

Проснулся спустя часа три, разбитый и слабый, но, судя по всему, совершенно здоровый: больше не знобило и ум прояснился.

Майя дала ему чашку с концентратом, разведенном в чае с молоком. Он поел и почувствовал себя еще лучше. Силы потихоньку возвращались.

Он покосился в сторону рюкзака, лежавшего на склоне у деревьев. Включал ли он телефон? Звонил ли ему Никита?

Или все это привиделось из-за температуры?

Что на него нашло? Почему эти девять дней застряли у него в памяти?

Наверное, он испытывает стыд из-за того, что прошляпил смерть мамы. Но на девять дней он не должен являться в Серебряную Пойму даже под Туманом. Посетит могилу позже — нынче куда важнее обучение.

До него дошло то, что он наделал.

— Майя! — хрипло сказал он. — Нам надо… надо срочно отсюда уходить!..

— Почему?

Стас замялся. Признаваться, что он нарушил запрет брать с собой телефон, а потом повел себя как идиот, было невыносимо стыдно.

— Чую что-то… — выдавил он.

Майя задумалась. Она сидела на ворохе травы возле погасшего костра, подперев подбородок ладонью, как роденовский мыслитель в женской ипостаси.

— Хорошо. Сегодня ночью ты будешь бегать. Во сне Изгоя. Заодно сменим место — Изгои не должны привыкать к локациям.

— Бегать? Это как?

— Бег Изгоя, — ухмыльнулась Майя. — Как видишь, у нас с терминологией небогато. Это способность быстрого перемещения, если Изгой лишился любого другого транспорта.

— А мы… лишились транспорта?

— Ты сегодня ночью — да, лишишься. А я — нет. Я уеду на фургоне, а ты найдешь меня.

— Не понял? — встревожился Стас.

— Поймешь, если перестанешь думать головой. Не анализируй — сколько тебе говорить? Доверяй сердцу и куратору. Чем крепче будет твоя вера в учителя, тем быстрее будешь прогрессировать. Вот и все, что ты должен знать.

Этим вечером, когда сумерки сгустились над Тауханским хребтом, Стас лег спать один и в одежде. Майя села на корточки позади него, приложив прохладные и твердые ладони на его виски.

— Визуализируй энергию, — сказала она. — Почувствуй Ветер своего тела! Войди в сон Изгоя сам.

— Какую энергию? — заворчал Стас. — Я ничего не чувствую.

— Так заставь себя почувствовать! Визуализируй страх или желание — неважно.

— А тебя визуализировать можно? — усмехнулся Стас, не раскрывая глаз.

Майя вздохнула:

— Иногда мне хочется снять с тебя штаны и отшлепать по заднице… Чтобы не вредничал.

— О! — обрадовался Стас. — Уже лучше. Отшлепать по заднице — это снова какой-то БДСМ, но уже можно кое-что визуализировать!

Он снова шутил. Шутки вырывались из него от беспокойства, смущения, тревоги. Потребность постоянно хохмить — это часто просто способ защиты от пугающего мира.

— Природа энергии всегда одна и та же, — мягко произнесла Майя, — хоть энергия любви, хоть страха и ненависти — если заглянуть глубоко в ее суть, то увидишь… просто энергию. Нейтральную силу, что циркулирует по каналам и Центрам тела. Это наш глупый ум разграничивает ее, навешивает ярлыки и сам же этим печалится… Беспокойная энергия делает ум беспокойным. Успокой энергию, заставь ее двигаться ровно — снизу вверх вдоль позвоночника, и тогда и ум успокоится. Успокоится ум — успокоится речь и тело. Успокоятся речь и тело — в твоей жизни наступят покой и порядок.

Она сдавила голову Стаса ладонями, и он ощутил, что его как бы бьет электричеством.

Он старательно «повел» поток энергии по позвоночнику. Ее «цвет» изменился, и Стас сообразил, что у энергии, конечно же, нет никакого цвета. Цвет — это то, что генерирует ум. Очередной ярлык. Но тем не менее это важно: ведь от того, как функционирует ум, зависит и все остальное.

Энергия — точнее, Ветра — побежали по неведомым каналам и Центрам с такой силой, что защекотало под кожей, задергались мускулы, сознание слегка замутилось, поплыло…

Плохо понимая, что говорит, Стас простонал:

— Вы обещали мне оружие в ассортименте…

И провалился в сон Изгоя. Поток мыслей остановился и растворился в бесконечном океане спокойствия и неподвижности. Глаза закрылись, но вид неба сверху никуда не исчез, проявившись на внутренней стороне век. Без