На столе, где, должно быть, стоял компьютер, я нахожу скомканную салфетку и ручку с изгрызенным колпачком. Я вспоминаю, что Ирина говорила о Дэвиде Адлере: он прикреплял бумажки с паролями к низу столешницы. Хотя я и не знаю точно, что именно ищу, я запускаю руку под нее. Ничего. Я ощупываю верх, низ, каждую деревянную ножку. Ничего. Бесшумно, зная, что времени осталось немного, я выдвигаю единственный ящик стола. Пусто. Я закрываю его. Или пытаюсь это сделать.

Она не закрывается полностью.

Стараясь сохранить твердость в руках, успокоить дыхание, я поднимаю ящик, выдвигаю его и переворачиваю. К обратной стороне приклеен небольшой предмет, твердый и заостренный. Модель Крайслер-билдинг. Та самая, которой Дэвид Адлер размахивал на фотографии у Раджа. Я понимаю, где видела ее раньше. В магазине подарков и всякой всячины на авеню А, в витрине: Крайслер-билдинг, Эмпайр-Стейт, статуя Свободы. Это не модели – или, скорее, не просто модели. Это флэшки.

Если Дэвид Адлер потрудился спрятать эту флешку перед приходом на работу в то утро вторника, то, скорее всего, на ней содержится что-то важное. Скажем, программа, разработанная для того, чтобы обыграть казино в его собственных нечестных играх. Или свидетельство чего-то другого. Чего-то похуже. Как операция по отмыванию денег, маскирующаяся под дешевый интернет-сайт, как доказательство того, что они с Винни работали вместе над чем-то более прибыльным, чем взлом рулетки. Настолько прибыльным, что вызовет передоз у Винни. Настолько прибыльным, что Дэвид Адлер исчезнет с Манхэттена.

Прежде чем Радж успевает задуматься, где я нахожусь, я прячу флешку в бюстгальтер и возвращаюсь в ванную, где спускаю воду в унитазе и ополаскиваю руки горячей водой, натирая их мылом с ароматом можжевельника, от которого я не чувствую себя чище.

Я нахожу Раджа в его постели, завернутого в пуховое одеяло, все еще одетого, стучащего пальцами по телефону.

– О, боже мой, – говорю я, слова рассыпаются, как бусинки с разорванной цепочки. – Мне так жаль. Это, типа, самая неловкая вещь на свете. Но у меня только что начались месячные. А еще меня, кажется, только что вырвало. Не волнуйся, я все убрала, и ты мне очень нравишься, и это действительно был самый потрясающий вечер, но я думаю, может быть, мне лучше просто уйти, да? Только не надо меня ненавидеть, ладно?

Выражение, которое могло бы означать облегчение, пробегает по лицу Раджа.

– Да, – отвечает он. – Ладно. Звучит не очень. Думаю, тебе действительно лучше уехать. Заказать тебе машину?

Полагаю, он никогда не заглядывал в мое резюме. Адрес, который я дала, адрес журнала, находится всего в нескольких переулках отсюда. Моя настоящая квартира еще ближе.

– Нет, – щебечу я. – Я же получила тот потрясающий рождественский бонус. Спасибо за все, и пожелай мне удачи с «Каруселью». – Я издаю последний искусственно-подслащенный смешок, затем хватаю сумочку и пальто, надеваю туфли на каблуках и мчусь к лифту, в ночь, прочь от Раджа.

* * *

На улице под проливным дождем я снимаю парик и бросаю его в ближайший мусорный бак. Тротуар ходит рябью под моими ногами, бетон похож на водяную кровать, и я постоянно спотыкаюсь. Я одурманена, затуманена, в каком-то трауре, оплакиваю потерю, которая приходит с отказом от роли, учитывая, чего эта роль от меня требовала. За последние семьдесят два часа я совершила кражу, предприняла попытку корпоративного шпионажа и превысила время своего обеденного перерыва. Я была вынуждена говорить профессиональным голосом по телефону и поцеловала с языком мужчину, который почти наверняка специализировался в экономике. И все же острота флэшки, вонзившейся в мой лифчик, напоминает мне, что эти унижения были не напрасны.

Когда я открываю свой телефон, я вижу сообщение от Дестайна. Я удаляю его. Все, чего я хочу, – это принять такую горячую ванну, какую только смогу вынести, и выпить полстакана. Но когда я подхожу к своему дому, вижу Чарли, сгорбившегося на крыльце, похожего на горгулью, которая просто хочет потискаться. Я слишком устала, чтобы притворяться.

Он одаривает меня туманной улыбкой, еще более туманной из-за дождя.

– Подумал, что когда-нибудь ты точно придешь, – говорит он, – принять душ, поспать.

– У кого есть время на хобби? – говорю я. Я знаю, что он хочет уверенности, комфорта, чтобы мои глаза расширились, как у какого-нибудь ночного животного, когда я скажу ему, что он для меня единственный мужчина и что у моего отсутствия есть какое-то совершенно правдоподобное объяснение. Но я не могу собрать необходимую энергию. – Ты проходил мимо или тебе что-то нужно?

– Я живу в нескольких минутах отсюда, так что я частенько прохожу мимо. Но, Вивиан, я волновался. Я оставил тебе пару голосовых сообщений, но ты не ответила.

– Извини. Я включаю голосовую почту примерно раз в десять лет.

– А электронную? Там я тоже оставил несколько.

– Я работала над статьей, о которой говорила тебе. Работаю под прикрытием. Я уже несколько дней не проверяла почту.

– Я просто хотел узнать, все ли с тобой в порядке или я сделал что-то не так в прошлый раз, если была какая-то причина… Подожди, Вивиан, ты плакала?

– Нет, Чарли, – отвечаю я, не слишком уверенно. – Это дождь. И Чарли, ты прелесть. Правда. Слишком, слишком хорош, чтобы быть правдой. Но я промокла насквозь и устала до костей, и, может быть, мы могли бы провести этот сеанс семейной психотерапии в другой раз. Или, по крайней мере, в помещении?

Я проталкиваюсь мимо него со своими ключами и распахиваю дверь в здание. Он неуверенно отступает назад.

– Да проходи ты уже, – говорю я ему. Он следует за мной, пролет за пролетом, и ждет, как обруганный щенок, пока я борюсь с замками и, спотыкаясь, вваливаюсь внутрь. На моей маленькой кухне мало выдвижных ящиков и еще меньше шкафчиков, но я обыскиваю большинство, пока не нахожу бутылку рома из сахарного тростника в отделении под духовкой. Я подношу ее к губам, не измеряя, не контролируя, позволяя яростному и сладкому напитку течь по моему горлу. Потому что я хочу сейчас ничего не чувствовать. Я протягиваю бутылку Чарли. Он качает головой.

В ванной я меняю одежду на халат, пряча флешку за аспирином в аптечке. Затем я забираюсь под одеяла, которые кажутся удивительно тяжелыми и теплыми. Чарли смотрит на меня, глаза грустные, улыбка натянута.

– Может быть, я могу просто обнять тебя? – произносит он.

Я позволяю ему. И на этот раз – без помощи таблеток или сотрясения мозга – я мгновенно засыпаю. Но затем, в