– Я из соседнего дома, хотела узнать, все ли хорошо с вашей дочерью, – наконец проговорила я.

Женщина отступила – вероятно, мой пристальный взгляд ее смутил. Я тоже попятилась.

– Все хорошо. Спасибо, что пришли. Он мог бы попросить ее отойти, она бы послушалась, незачем было ее бить. Не понимаю, почему люди так поступают.

– Я ему так и сказала. Мне очень жаль.

– Я ценю… – начала она, но ее прервал мужской голос из глубины дома:

– Малыш, кто там?

– Из соседнего дома! – крикнула она в ответ.

– Кто?

Мужчина зашел в комнату и резко остановился, увидев меня.

– Афи?

– Эли?

Я часто представляла, что предприму, когда встречу либерийку. Фантазии менялись в зависимости от настроения: влеплю пощечину и уйду, не произнеся ни слова, либо наговорю ей гадостей, от которых она будет рыдать в три ручья, – назову бесстыжей разлучницей и потаскухой. Или подниму такой вой, что вся округа присоединится к моим тирадам. Я накажу ее за всю душевную боль, которую она мне причинила, за бессонные ночи и слезы. Однако я лишь застыла, уставившись на Эли, и думала о том, что все это время Ганьо мне лгали: они называли ее уродливой. Но вот она, стоит передо мной – самая красивая женщина, которую я когда-либо видела.

Мы все замерли, превратившись в каменные изваяния. Кроме проснувшегося Селорма – не знаю, почувствовал ли он мое потрясение или узнал голос отца. Когда он повернул головку, Айви выкрикнула его имя и кинулась к нам, однако мать схватила ее за плечи, останавливая. К моему удивлению, Селорм потянулся к либерийке. Машинально отпрянув, я крепко прижала сына к груди.

– Афи, идем, – раздался голос Эвелин – я не слышала, как она подошла.

Я не могла заставить себя двинуться, заставить отвести глаз от Эли, стоящего без рубашки, в одних плавках, с кухонным полотенцем в руках. Он смотрел на меня в ответ, на лице – смесь изумления и вины. Эвелин потянула меня назад, пока я наконец не очнулась, а затем повела к нашему дому. Селорм ерзал, пытаясь слезть. Я обернулась – Эли и либерийка стояли на месте, глядя мне вслед. Он не стал меня догонять.

Съемка закончилась. Модели, фотограф, парикмахер и визажист уехали. За ними последовали Йебоа с Нэнси. Я села в машину к Эвелин.

– Ты как? – спросила она меня минут через пять. Селорм крепко спал в детском кресле.

– Ты знала, да? – прорычала я.

– Что он был там с ней? Зачем бы я повела тебя туда, если бы знала, Афи?

Я тяжело дышала, но не плакала. Нет уж, не дождетесь!

– Но ты знала, что он ее не бросал? Что водил к ней моего сына?

– Конечно, нет! Я бы тебе сказала! Разве я не говорила тебе правду раньше, хотя все молчали? Клянусь, я понятия не имела! То есть не секрет, что он видится с ней, когда ходит к Айви, однако на том все.

– А Ганьо знают?

– Вряд ли. Ричард уже давно о ней не упоминал. Думаю, Эли убедил всех, что бросил ее.

Я молча опустила окно и подставила лицо резкому ветру. Эвелин вела как автогонщик «Формулы-1» и обгоняла всех на пути. Но мне хотелось большего: хотелось почувствовать ветер всем телом. Только когда заныла шея, я откинулась на сиденье и подняла окно.

– Они говорили, что она уродлива.

– А?

– Говорили, что она похожа на мужчину.

– Ну, о ней много всякого наплели. После всего рассказанного мне Ричардом я ужасно удивилась, впервые ее встретив.

– Почему?

– Почему удивилась?

– Нет, почему они врали?

– Потому что тетушке она не нравится. Братьям она не нравится. Йайе не нравится. Она всегда поступает по-своему и не берет в расчет их мнение. Она не следует их правилам, не чтит наши традиции. Она без раздумий отказывалась ездить в Хо, даже по особым случаям. Когда она жила в главном доме, Ганьо не могли приходить и уходить, когда им вздумается. Они должны были заранее предупредить о визите, а придя, сообщить, когда намерены уйти. Они не могли просто брать любую еду из холодильника или заказать что-то кухарке. Муна пресекла такое поведение с самого начала, с самой первой встречи с Ричардом в Либерии, поэтому они пытались разлучить их уже тогда. Но теперь ты сама с ней встретилась и понимаешь, что она не из тех женщин, которых легко бросить, даже Эли не в состоянии, несмотря на любовь к матери, ставшей в Хо притчей во языцех. Тетушке пришлось пойти на крайние меры и запретить Эли на ней жениться, заручившись поддержкой старых дядюшек. Мы обе понимаем, что он никогда не женится на женщине без благословения семьи. Я знаю одного парня из университета, который так поступил, и с тех пор его семья не желает с ним знаться. Представляешь? Больше десяти лет он не может вернуться домой!.. Муна слишком горда, чтобы уступить, а Эли не пойдет против воли матери… пока она жива.

– А что будет после ее смерти?

– Ну, она – заводила во всей этой истории. Как только она уйдет с пути, что ж…

Когда я приехала, мама уже вернулась, однако я ничего не сказала ей о случившемся и заперлась в нашей спальне. Меня одолевала смесь печали и ярости. Впрочем, последнее все же брало верх.

Примерно через час после приезда раздался стук в дверь, и меня позвал Эли. Я не отреагировала. Вскоре стук повторился.

– Чего надо? – крикнула я.

– Селорм плачет, – ответила мама. – Отец пытался его успокоить, но он не перестает.

По другую сторону тяжелой деревянной двери слышался плач моего сына. Я вышла, взяла у мамы Селорма, однако преградила ей путь, когда она попыталась войти, явно желая выяснить, что происходит. Мне нисколько не хотелось ей что-либо объяснять или выслушивать ее советы.

Я положила Селорма на кровать. Малыш уже успокоился и тыкал в кнопки на одном из телефонов Эли. Я вытащила гаджет из его удивительно цепкой хватки, а взамен отдала свой, поскольку он поднял протестующий вой. Телефон Эли оказался разблокирован. Я пролистала журнал вызовов: последний завершился три часа назад. Затем открыла папку сообщений: примерно половина была адресована его братьям и партнерам по бизнесу. Некоторые – Йайе. Остальные предназначались некой «М» – наверняка Муне.

Я начала читать сообщения. Хотя во многих речь шла об Айви, большинство посвящались самой либерийке. Эли писал, как скучает по ее улыбке и телу. Как хочет ее обнять, прижать к груди. Как его тянет с ней увидеться. Как он ее обожает, как счастлив, что она у него есть, как он ее любит. По моим щекам ручьем текли слезы. Большая часть сообщений отправлена в этом месяце – семьдесят четыре только за эту неделю: некоторые написаны в рабочее время, но в основном – из дома. Звонил он днем, а писал вечером – судя по времени, порой лежа со мной в кровати. Например, в среду вечером, когда мы обсуждали поездку в Париж. Я привыкла к тому, что он постоянно прикован к своим многочисленным гаджетам, привыкла к постукиванию пальцев по экрану и наивно полагала, будто все переписки связаны с работой. Ну и дура!