иное, как в его верности иудаизму. «Насколько мне известно, — писал президент Академии Разумовский Санчесу, — вы не виновны ни в каком преступлении против ее императорского величества или против каких-либо ее интересов. совести терпеть в Академии человека, который оставил знамя Христово и примкнул к ряду сражающихся под знаменем Моисея и ветхозаветных пророков». Когда известный математик Эйлер услышал об исключении Санчеса, он написал: «Я сомневаюсь, что удивительные действия такого рода поспособствуют репутации Российской академии наук».

Пожалуй, в тогдашних правительственных кругах России не было никого, кто был бы так готов осудить эту злонамеренную политику, вдохновленную византийским клерикализмом, как культурная «западница» императрица Екатерина II. (1762-1796). Тем не менее в первые годы своего царствования она оказалась не в силах изменить политику, уже освященную традицией и считавшуюся «национальной» и истинно русской. Екатерина II, стремясь оправдать низложение своего мужа, пруссофила Петра III, была вынуждена в первые годы своего царствования действовать вопреки собственным убеждениям и изображать из себя национальную правительницу, стремящуюся пойти по стопам ее православных предшественников. Мы черпаем информацию об этом факте из ее собственных воспоминаний, в которых, говоря о себе в третьем лице, она делает следующее признание:

На пятый или шестой день после своего восшествия на престол Екатерина II. прибыл в Сенат. Случилось так, что на повестке дня той сессии стоял вопрос о допуске евреев в Россию. Сенаторы единодушно заявили, что их допущение полезно, но Екатерина, ввиду тогдашних обстоятельств, затруднилась дать свое согласие. На помощь ей пришел сенатор граф Одоевский. Он встал и сказал: «Прежде чем принять решение, может быть, Ваше Императорское Величество согласится увидеть автограф решения, который по подобному случаю был дан императрицей Елизаветой». Екатерина велела принести документы и обнаружила, что императрица Елизавета, движимая благочестием, написала на полях: «От врагов Христовых не желаю ни выгоды, ни выгоды». Необходимо заметить, что со времени восшествия Екатерины на престол прошло меньше недели. Она была поставлена на него для защиты греческой православной веры; ей приходилось иметь дело с благочестивым народом и с духовенством, которому еще не были возвращены его имения и которым вследствие этой неподходящей меры не на что было жить. Умы, как это всегда бывает после такого великого потрясения (насильственной смерти Петра III), были в состоянии сильного возбуждения. Начать ее правление с приема евреев вовсе не помогло бы успокоить их умы; объявить его вредным также было невозможно. Екатерина поступила просто: когда генерал-прокурор собрал голоса и обратился к ней за решением, она сказала ему: «Желаю, чтобы это дело было отложено на другое время». Так часто бывает, что недостаточно быть просвещенным, иметь благие намерения и даже силу их осуществить.

Таким образом, вопреки единодушному мнению Сената, что прием евреев выгоден России, и вопреки собственному либеральному настроению Екатерины II. оставил еврейский вопрос в прежнем виде, боясь возбудить против него негодование реакционной части русского народа. В том же году, 4 декабря 1762 г., императрица, издавая манифест, разрешающий всем иностранцам путешествовать и селиться в России, добавила роковую формулу: кроме Жидов («кроме евреев»).

Через два года, в 1764 г., Екатерина II. получил прошение от малороссийских дворян и старост, которые вместе с гетманом ходатайствовали о восстановлении автономных «древних прав» Малороссии, грубо нарушенных русским правительством. Из двадцати пунктов документа один относится к евреям. Представители малороссийского народа заявляют, что закон о запрете въезда евреев в их губернию нанес большой ущерб местной торговле, так как евреи, «будучи жителями соседнего государства, принимают очень большое участие в малороссийской торговле, покупая товары Малороссии по гораздо большей цене, а иностранные товары по меньшей цене, по сравнению с той, которая сейчас господствует». Петиция заканчивается такими словами:

Пожаловать упомянутым евреям поселение в Малороссии, с тем не смеем беспокоить ваше императорское величество. Все, что мы делаем, это смиренно молим о том, чтобы ради развития малороссийской торговли разрешить евреям посещать Малороссию для свободных торговых сделок.

Прошение не было удовлетворено даже Екатериной II. " не смел " отменить инквизиторское постановление Елизаветы Петровны против «врагов Христовых».

Именно в таких условиях произошло событие, знаменующее собой критический момент в истории еврейского народа. Начиная с 1772 года Россия стала приобретать в наследство разваливающуюся Польшу. Страна, которая боялась нескольких тысяч евреев, теперь была вынуждена принять их сразу десятками тысяч, а вскоре после этого и сотнями тысяч. Дальнейшая история покажет, каким образом Россия пыталась разрешить этот конфликт между своими антиеврейскими традициями и необходимостью укрывать в своих владениях крупнейший центр еврейской диаспоры.

ГЛАВА VIII ПОЛЬСКОЕ ЕВРЕЙСТВО В ПЕРИОД РАЗДЕЛОВ

1. Евреи Польши после первого раздела

Накануне великого кризиса, охватившего евреев Западной Европы после Французской революции, огромный еврейский центр в Восточной Европе находился в состоянии политического и социального распада. Мы имеем в виду положение польского еврейства в промежутке между первым разделом Польши и вторым (1772-1793 гг.).

Только что была проведена первая вивисекция больного организма Польской Республики. Россия отрубила один фланг — губернию Белой Руси[60]; Австрия захватила Галицию, а Пруссия присвоила себе Померанию и часть провинции Позен. Соответственно компактный организм польского еврейства был разделен между тремя державами. Одна часть этой огромной массы, жившая замкнутой и совершенно самобытной жизнью, вдруг стала объектом «реформаторских» экспериментов в лаборатории Иосифа II. Другая часть оказалась в роли «терпимого» населения в королевских казармах Фридриха II, который был бы рад получить польские провинции без их еврейского населения. Третья часть попала под власть России, страны, еще не примирившейся с присутствием горстки евреев на границе своей империи, в Малороссийской губернии.

То, что осталось от польского еврейства после хирургической операции 1772 г., испытало на свой лад все предсмертные муки обреченной Речи Посполитой, которой суждено было пережить еще два раздела. Умирающая Польша беспокойно металась, пытаясь продлить свое существование постановлениями Постоянного совета или реформами Четырехлетнего сейма (1788-1791).[61]В связи с общими реформами в стране ощущалась необходимость излечения старой специфической болезни Польши — еврейского вопроса. Финансовый комитет Четырехлетнего сейма собрал всю доступную информацию о количестве евреев в сокращенном королевстве и их экономическом и культурном статусе.

Ниже приводятся результаты этого официального расследования, воплощённые в отчёте одного из членов комиссии, известного историка Фаддея Хацкого, специально изучившего еврейскую проблему.

Официально число евреев, проживавших в Польше и Литве около 1788 года, составляло 617 032 человека. Чацкий, подкрепленный целым рядом дополнительных данных, справедливо указывает, что, благодаря тому, что фискальные соображения заставляли народ уклоняться от официальной переписи, фактическое