Шрифт:
Закладка:
— Я виноват перед ним, — сказал вдруг Ширам, поворачиваясь к царевне. В его голосе звучало острое горе. — Мармар погиб по моей вине. Этого нельзя исправить. Теперь его дух бродит по земле, не обретя перерождения, — и в этом тоже виновен я! Что я должен сделать, чтобы искупить вину? Отдать ему свою жизнь? Я готов — но он исчез!
«Мармар приходил не за тобой. Он желал забрать мою жизнь в уплату долга, — подумала царевна. — Ты мог бы отдать меня ему… но не захотел».
Непонятное волнение вдруг охватило ее. Аюна чувствовала, как кровь шумит в ушах, как горят ее щеки. Ей захотелось что-то сделать для Ширама, но она не знала, чем можно его утешить.
— Если это в самом деле был Мармар, — робко произнесла она, — сегодня ты вернул ему долг, и он его принял. Думаю, он больше никогда не придет…
Но ее слова вовсе не утешили Ширама. Он стиснул челюсти, встал, перебрался на лежанку и лег, отвернувшись к стене. Аюна глядела ему в спину, на черную косу с серебряным граненым шипом, на толстую белую повязку на руке пониже плеча.
«Я думала, ты умеешь только сражаться и убивать…»
Если бы ее спросили, что она сейчас чувствует, она бы не сумела ответить.
Глава 8
Долина мертвых
Утро выдалось ясным и безветренным. Выглянув за дверь, Аюна едва не ослепла от сияния заоблачных вершин в розовом небе. Все было в снегу, хижина охотников почти исчезла под огромным сугробом. С порога открывался головокружительный вид на западный Накхаран с его заснеженными пустошами, бурыми и рыжими зимними лесами. Долина, которой они с отрядом ехали накануне, была едва заметна среди ледников и скалистых кряжей.
Метель бушевала всю ночь, грозя похоронить под собой хижину, но к утру ветер сдул с открытых мест бо́льшую часть снега. Саарсан и его невеста вышли в путь с рассветом. Поначалу Аюне казалось, что она даже с лежанки подняться не сможет, не то что идти, так болела каждая жилка в теле. Но, поглядев на Ширама, который без единой жалобы пробирался с больной ногой среди заснеженных камней, царевна устыдилась. «Ты будешь женой накха, — сказала она себе, — хочешь не хочешь, придется стать сильной. Иначе тут, похоже, не выжить…»
Они быстро миновали седловину перевала и начали спуск. В глаза светило солнце, не давая толком рассмотреть земли, в которые лежал их путь.
— Отсюда до ближайшего жилья два дня верхом, — говорил Ширам, то и дело переводя дыхание. — Дойдем, дальше будет легче. Там уже владения рода Сарга… Они давние и верные союзники Афайя. Окажут помощь… Дадут лошадей, припасов…
Аюна, щурясь, окинула взглядом уходящие вдаль горы. Едва заметная тропа, так же как на западном склоне, отмеченная каменными башенками, уходила вниз… куда?
— Я не вижу и намека на человеческое жилье, — сказала царевна.
— Здесь всего одна деревня… Мы обойдем ее стороной, — тихо ответил саарсан. — В долине, что внизу, никто не живет. Там — земли предков…
Аюна поглядела на своего нареченного с беспокойством. С накхом определенно творилось что-то нехорошее. Он выглядел бодрее, чем накануне, и шагал, почти не хромая, но его глаза будто провалились, а смуглое лицо приобрело оттенок пепла. «Как же я так поздно вспомнила о его раненом бедре», — корила себя Аюна. Утром она промыла и перевязала рану, но все это следовало проделать еще вчера. А переход им предстоял тяжелый. Они захватили с собой немного конины, причем Ширам приказал оставить часть в хижине для следующих путников — так требовали неписаные правила. О том, что этими следующими путниками вполне могут оказаться люди Аршага, царевна предпочитала не думать. Да, обычно никто не совался на этот перевал зимой, в снегопад, — но ведь они прошли! Значит, могут пройти и другие…
«Три, может, четыре дня на одной конине, — сокрушенно думала царевна. — И не поохотиться… Ну что ж, с помощью Исвархи мы преодолеем и это!»
Сперва все шло неплохо, тропа плавно вела вниз. Вот уже и снежные склоны остались позади, с обеих сторон потянулись заросли терновника, появились первые приземистые деревца… Однако после полудня Аюна начала замечать, что Ширам отстает. Он то и дело останавливался, вытирая испарину, однако не жаловался и лишь отмахивался в ответ на ее встревоженные расспросы.
«Может, мне просто мерещится, — думала Аюна, со страхом глядя на него. — Господь Солнце, пусть мне мерещится…»
Но когда солнце, понемногу краснея, начало клониться к горам, саарсан уже не мог скрывать, как ему худо. Он вновь начал хромать, все сильнее и сильнее, и кривиться, ступая на раненую ногу. Наконец он неловко ступил на камень, нога его подогнулась. Ширам покачнулся, ухватился за корявое деревце и остановился, тяжело дыша.
— Что с тобой? — кинулась к нему Анюа. — Обопрись на меня! Может, отдохнешь?
Она заглянула Шираму в глаза, и они показались ей черными, а не зелеными — так расширились зрачки.
— Да ты едва стоишь от боли! — Царевна схватила его за руку и едва не отдернула. — Ты весь горишь, Ширам! Сядь, покажи свои раны!
Смотав повязки, Аюна схватилась за голову. Рана, что в плече, хоть была и тяжелее, но, судя по виду, заживала. А вот раненое бедро воспалилось, кожа вокруг раны покраснела, натянулась и распухла.
— Зачем ты терпел, почему не сказал раньше?! С такой раной идти нельзя!
— А у нас был выбор? — устало спросил Ширам.
— Что же нам теперь делать?!
— Надо пройти еще немного… — пробормотал Ширам. — Там, в долине… Можно найти кров…
Силы вконец оставили саарсана посреди соснового леса. После ночного снегопада каждая ветка гнулась под тяжестью пухлой белой шапки. От малейшего дуновения с деревьев сходила снежная туча, окутывая лес серой метелью. Повсюду, словно косматые звери, вставшие на задние лапы, поднимались кусты можжевельника. Это показалось Аюне добрым знаком — можжевельник, если его заварить в кипятке, очищал раны, а его дым отгонял нечистую силу.
Под вечер закат разукрасил небо желтыми и розовыми разводами. Пока не стемнело, царевна нашла укрытую от ветра поляну, разложила костер и постаралась устроить Шираму лежанку из сосновых веток, наломанных ночной метелью. Ей живо вспоминалось, как они плыли в вендских лесах и Аоранг так же загнал себя чуть не до смерти, продолжая целыми ночами грести с открытой раной. Но мохначу оказалось достаточно просто хорошенько отоспаться — а сейчас дела обстояли куда хуже. Лихорадка сама не уйдет, ее
