Есть вещи намного, намного хуже.

Констейбл откинул голову назад и рассмеялся.

Фрэнсин смотрела на него с подозрением, не вполне понимая, что именно он счел таким смешным, и надеясь, что он смеется не над ней.

Тодд перестал смеяться, когда она по привычке остановилась возле аптекарского огорода.

– Вы были очень близки, вы и ваша мать. Вы много говорите о ней.

– Да, мы с ней были близки. Она всегда была занята делом. Она не могла праздно просидеть даже двух минут, но когда была нам нужна, то всегда оказывалась рядом. Это она научила меня всему, что я знаю о садоводстве. Мы проводили здесь очень много времени. – Фрэнсин улыбнулась, вспомнив, как она сама и мама склонялись над грядками и клумбами. Им никогда не было нужды много говорить; достаточно было и того, что они были вместе.

– А где была Мэдлин, когда вы с вашей матерью работали в саду?

Фрэнсин посмотрела на него с удивлением.

– С друзьями. Она никогда не питала интереса к саду. Большую часть времени она проводила в деревне.

– Должно быть, здесь Мэдлин было одиноко.

– Почему? У нее же были друзья.

– А у вас была мать.

– Да, – медленно произнесла Фрэнсин, глядя на плющ, обвивающий стены двора и похожий на остов гобелена, на котором предстоит выткать листья. Почти не замечая написанного на лице Констейбла любопытства, она подошла к плющу и внимательно всмотрелась в него. Констейбл назвал ее сад смертельной ловушкой. До сих пор Фрэнсин почти не думала о том, что в нем есть немало ядовитых растений, ведь такие растения встречались в большинстве садов: английский плющ, луноцвет, наперстянка, гортензия, рододендрон, олеандр, молочай красивейший – даже глициния достаточно токсична, чтобы вызвать рвоту. Но другие, те, что росли в оранжерее или на солнечных, укрытых от ветра местах, встретить в английском саду можно было нечасто.

Качая головой, Фрэнсин прошла мимо Констейбла и возвратилась в сад. И остановилась, уперев руки в бока и нахмурившись. Почти все растения в ее саду были в той или иной степени токсичны. Она посмотрела на луноцвет. Это был цветок матери. На тайном языке цветов он означает «цвести в темные времена», и поэтому подходил Элинор Туэйт как нельзя лучше. Но только теперь Фрэнсин понимала, насколько темными те времена были для мамы.

– В чем дело? – спросил Констейбл. – Вы что-то вспомнили?

– Не то чтобы вспомнила… – Она вышла из задумчивости. – Я просто заметила кое-что, чего раньше не замечала. – И, резко повернувшись, вошла в дом.

В маленькой гостиной стоял книжный шкаф, полный книг по садоводству, которыми Фрэнсин пользовалась редко. Она достала несколько из них и быстро пролистала.

Констейбл уселся на стул напротив нее и, взяв одну из книг, открыл ее на первой попавшейся странице.

– Так много ядовитых растений, – продолжила Фрэнсин, как будто Констейбл задал ей вопрос. – Я… – Она покачала головой, чувствуя, что не может претворить мелькнувшую у нее в голове смутную мысль во что-то ясное и конкретное.

– О чем вы думаете? – тихо спросил Констейбл.

– Не знаю… Наверное, о чем-то в моем саду… – Она захлопнула книгу. – Как бы мне хотелось вспомнить! Почему я не помню? В моей голове крутятся все эти разрозненные факты и теории, но, как бы я ни старалась свести их воедино, их смысл все время от меня ускользает, и картина не складывается.

– Когда все это случилось, вы были маленьким ребенком, – мягко сказал Констейбл. – Это нанесло вам психическую травму, так что неудивительно, что вы ничего не помните. – Он пристально посмотрел на ее бледное напряженное лицо и продолжил: – Давайте рассуждать логически. Существует несколько возможных объяснений; во-первых, то, что утопление было несчастным случаем, и ваш отец действительно сбежал с вашими тремя сестрами – чему я склонен верить, потому что иначе полиция не объявила бы его в розыск. Второй возможный вариант – в тот вечер или в ту ночь произошли два несчастных случая: Бри и Монтгомери утонули в колодце, и тогда же погибли ваш отец и остальные три девочки. Хотя два несчастных случая за один вечер или одну ночь кажутся мне совпадением слишком уж невероятным… Есть еще одно возможное объяснение. Оно неубедительно, но все же не совсем уж невероятно, и вы уже упоминали эту возможность прежде.

– Да, – ответила Фрэнсин, не отрывая глаз от лица Констейбла.

– Вы упоминали, что, когда вы находились в колодце, Бри говорила вам не шевелиться и не шуметь.

Фрэнсин кивнула.

– Так что не исключено, что вы и Бри в самом деле играли в игру. В прятки. Вы спрятались в колодце, взяв с собой Монтгомери, потому что хотели спрятаться от ваших сестер. Возможно, вы делали это и прежде.

– Однако вы сами говорили, что у детей очень хорошо развит инстинкт самосохранения и что они вряд ли стали бы делать такие опасные вещи.

Констейбл улыбнулся.

– Возможно, я был неправ. Возможно, вы и ваши сестры не унаследовали ген, отвечающий за самосохранение… Я понимаю, что мои рассуждения неубедительны, но, возможно, когда Бри и Монтгомери утонули, ваши сестры увидели, что произошло, и убежали. Сколько им было лет?

– Агнес было шесть, Виоле четыре, а Розине всего три.

– Тогда от моей теории не остается камня на камне. Они были слишком малы, чтобы решить сбежать из дома. – Он замолчал, затем добавил: – Ну, возможно, это не относится к Агнес – вероятно, ей уже было достаточно лет, чтобы она могла подумать об этом и увести за собой своих младших сестер. Но в таком случае их обнаружили бы довольно быстро. Даже Агнес была слишком мала, чтобы обладать навыками, необходимыми для успешного побега… К тому же это не объясняет, что же сталось с Джорджем.

Фрэнсин прикусила губу. Констейбл сейчас думает о своих собственных дочерях, которые наверняка выросли, окруженные любовью, – из того немногого, что она знает об этом, понятно, что наверняка так оно и было. А из того, что она узнала о своей собственной семье, явствовало, что в ней царила иная атмосфера, а потому, возможно, у детей Туэйтов были иные реакции, чем у их сверстниц. Если отец бил их, быть может, первым их побуждением было убежать.

Они оба подняли глаза, когда снаружи донесся звук автомобильного двигателя.

– Ох уж этот Киф! – вздохнул Констейбл. – Вечно он держит ногу на сцеплении… Я поговорю с вами позже. – И он вышел из комнаты, оставив Фрэнсин с ее книгами по садоводству.

26 июля 1969 года

Время шло быстро, когда она и Инжирка находились