Шрифт:
Закладка:
58
Дверной молоток в виде львиной головы стукнул в тяжелую деревянную дверь. Два одинаковых голосовых сообщения Этьена Шодрона еще звучали в моей голове: «Я должен показать вам кое-что важное, это касается той тщательной работы моего двоюродного деда… Пожалуйста, приезжайте».
Голос его звучал настоятельно, почти умоляющие, так что я сразу же попросил водителя такси отвезти меня к дому Шодрона.
Сунув картину Перуджи за пояс джинсов, я постучал еще раз. Никто не ответил. Я в третий раз набрал на мобильнике номер Шодрона и вновь попал на автоответчик.
– Это Люк Перроне, – продиктовал я. – Я стою у вашей входной двери. Сейчас… уже почти девять часов.
Почему, настойчиво попросив меня приехать, он не открывает? Сунув телефон во внутренний карман куртки, где уже лежал вырванный из дневника листок, я постучал еще раз.
Я должен показать вам кое-что важное, это касается той тщательной работы моего двоюродного деда…
Спустившись по ступенькам, я посмотрел вверх. В ночной темноте ярко светились желтые прямоугольники: в нескольких окнах особняка горел свет. Я вернулся к двери, постучал еще раз и крикнул: «Этьен!» Откуда-то из дома доносились слабые звуки музыки. Может, в этом все дело? Они просто не слышат меня. Прислушиваясь, я надавил на дверь, и она приоткрылась.
– Этьен? – позвал я чуть тише. – Это я, Люк Перроне.
Но музыка – та же попсовая мелодия, которую слушала подруга Шодрона – в доме звучала так громко, что меня действительно трудно было услышать.
Я шагнул в прихожую.
Керамическая лампа отбрасывала свои тени на все в помещении: обои, ковры, антикварный столик с пепельницей, в которой лежали несколько окурков. Чемоданы все так же стояли рядком в прихожей.
Сделав еще шаг, я еще громче позвал Шодрона.
Музыка затихла, но через мгновение та же песня началась снова – очевидно, стояла на повторе. Она доносилась сверху.
Сделав еще несколько шагов, я вдруг увидел ее, подружку Шодрона – она лежала вверх ногами на лестнице, голова на нижней ступеньке, одна нога вытянута, вторая согнута под немыслимым углом. Глаза ее были открыты и неподвижны.
Поначалу у меня перехватило дыхание, и я на какое-то время остолбенел. Потом совершенно машинально попытался нащупать пульс у нее на шее и на запястье, хотя в том, что она мертва, сомневаться не приходилось: сорочка была пропитана кровью.
Трясущимися руками я кое-как достал из кармана сотовый, испачкав его при этом кровью. Но куда звонить? 911? Какой номер набирают французы в таких случаях?
Проклятая музыка продолжала действовать на нервы. В радиаторах шипел пар. Кислый запах табака висел в воздухе. Борясь с приступами тошноты, я стал подниматься по лестнице – туда вели следы крови.
Этьен Шодрон лежал на полу у порога спальни, лицо его было разбито, синий халат стал фиолетовым от крови.
Музыка гремела во всю мощь, сотрясая мое тело низкими частотами. Дверь спальни была приоткрыта, и я заглянул внутрь: комната была разгромлена, ящики комода вытряхнуты, подушки разрезаны, повсюду валялись перья, а некоторые еще кружились в воздухе. Неужели это произошло только что?
По лицу Шодрона – вернее, по тому, что от него осталось – я сделал вывод, что он не выдал убийце то, что тот, очевидно, искал.
«Кое-что важное, это касается той тщательной работы моего двоюродного деда…»
Сердце бешено колотилось. Шодрону не дали договорить или, наоборот, он говорил под дулом пистолета? Может быть, не ему, а кому-то другому нужно было, чтобы я приехал сюда?
Меня охватило неодолимое чувство тревоги, внутренний голос кричал: «Убирайся отсюда немедленно!» Я спустился обратно, едва не споткнувшись о тело девушки на ступеньках. На телефоне, который я еще держал в руке, была кровь, и я попытался вспомнить, до чего еще дотрагивался: дверная ручка, молоток, перила – девушка! – а еще у Шодрона на телефоне мои звонки и сообщения!
Меня знобило, голова раскалывалась, во рту пересохло; стоя внизу и озираясь, я боролся со страхом. В гостиной тоже был разгром: покрывала с мебели сброшены, диванные подушки распороты, из них торчал поролон, словно они взорвались, на полу лежали осколки разбитой керамической вазы, все ящики шкафов открыты, и даже стол перевернут.
Превозмогая одуряющую музыку и стук собственного сердца, отдававшийся в ушах, я пытался сосредоточиться. Мой взгляд упал на картину Вермеера.
«Кое-что важное, это касается той тщательной работы моего двоюродного деда…»
Слово «тщательный» Шодрон использовал, когда говорил об этой картине.
Я сорвал картину со стены и повернул ее обратной стороной. За деревянными планками подрамника торчала пачка сложенных листов бумаги. Я вытащил и развернул их. Почерк, пожелтевшая бумага, рваные края… несомненно, это были страницы дневника Перуджи.
Все, что принадлежало моему двоюродному дедушке, перешло к моей старшей сестре… эта картина, какие-то бумаги…
Я хотел прочитать, что там написано, но не смог: перед глазами все плыло. Решил прочесть позже.
А теперь вон отсюда, немедленно!
Я сунул листки в карман куртки. Через миг я почувствовал за спиной движение воздуха и чье-то дыхание.
– Как раз то, что я искал.
Из-за моей спины вышел мужчина с пистолетом в руке.
– Это я заберу.
Помедлив долю секунды, я потянулся к внутреннему карману куртки. Незнакомец ударом ладони отбросил мою руку в сторону, сам полез в мой карман и вынул оттуда испачканную кровью страницу.
Потом он приставил пистолет к моему виску и взвел курок.
59
Нью-Йорк Сити
Коллекционер заменил перегоревший светильник у одной из картин и перешел к следующей. Он бегло оценил манеру письма на морском пейзаже Моне, яркие цвета натюрморта Матисса и задержался у приобретенного несколько дней назад эскиза гуашью по картону работы Тулуз-Лотрека: женщина, натягивающая чулки, простая и сексуальная. Коллекционер восхитился тем, как художник несколькими небрежными линиями создал фигуру, белой краской на плечах и груди придал им объем, использовал для волос яркий красно-оранжевый цвет. Ему не нужна была эта вещь, и он не заказывал кражу. Он чуть было не отказался от нее, но представившаяся возможность была слишком хороша, работа первоклассная и станет хорошим дополнением к его коллекции.
От Лотрека – к Леонардо. Два художника из совершенно разных миров, но оба очарованы женской красотой. У Лотрека – вполне реальная, земная женщина, у Леонардо – нездешняя обворожительная дама, недоступная простому смертному. Кроме него.
Двадцать лет назад он приобрел этого Леонардо у одного француза. Тот утверждал, что представляет знатную
