— Ты переигрываешь.

— Что? В смысле я переигрываю? Это все для тебя. Все это для того, чтобы отпраздновать то, что ты наконец-то…

— Фабиан, я не знаю, кого ты думаешь обмануть. Но это…

— Перестань называть меня Фабианом! — Он чувствовал, как что-то сломалось внутри него. — Я все еще твой отец, даже если ты думаешь…

— Фабиан, — прервала его Соня и положила руку ему на плечо. — Постарайся выслушать то, что она скажет.

— Ладно, ладно, ладно. — Он снял ее руку с плеча, понимая, что этот жест значил примерно то же, что погладить его по голове. Выслушать. И это она говорит о том, чтобы кого-то выслушать? — Единственное, что я хотел, — это сделать что-то приятное, чтобы показать, как я обрадован возвращением Матильды домой. Но знаете что. Мы забьем на это.

— Но Фабиан, — возразила Соня все тем же снисходительным тоном.

— Нет, я серьезно. Я думаю, мы забьем на это. Не хочет, так не хочет. — Он взял шампанское и так рванул дверцу холодильника, что все бутылки опрокинулись.

— Как будто все это было для меня.

— Извини? — Он повернулся к Матильде, и на этот раз ему было наплевать, какой у нее был взгляд.

— Так, теперь, пожалуй, я пойду и посмотрю, куда делся Теодор, — вставила Соня и направилась к лестнице на второй этаж.

— Я сказала, что ничего из этого ты не делаешь для меня, — продолжала Матильда, не давая ему позвать Соню и поблагодарить ее за «огромную» поддержку.

— Интересно. Так ради кого же все это затевалось?

— Ради тебя самого. Кого же еще? — Ответ прозвучал без малейшего колебания, и, в отличие от него самого, она до сих пор не повысила голос ни на йоту. — Все дело в твоих угрызениях совести. И больше ни в чем.

Он уже собирался возразить и выдать длинную тираду. Дело в том, что она была права. Его тринадцатилетняя дочь попала в самую точку.

— Конечно, я чувствую себя виноватым, — сказал он наконец и схватился за щеку, как будто только что получил удар справа. — Ты чуть не умерла, а все из-за меня и моей работы. Как я могу не чувствовать себя виноватым? Если бы Теодор тогда не вернулся домой с этим пистолетом… Я не знаю, я даже боюсь… — Он сбился с мысли и понял, что плачет.

Он в течение месяца и слезы не мог из себя выдавить, а теперь они катились градом, хотя все, что он чувствовал, — только злобу.

— Но тебе не надо себя винить. В том, что случилось, нет твоей вины.

— Матильда, послушай меня. — Он как мог вытер слезы. — Если бы не мое расследование, ничего бы здесь не произошло. Согласна? Если бы я не отдавал приоритет всему чему угодно, но только не самому важному в моей жизни…

— Если, если, если, — перебила его Матильда. — Ты можешь сколько угодно говорить «если». Это все равно ничего не меняет. Что случилось, то случилось, и как бы сильно ты ни хотел, ты ничего не мог сделать, чтобы это изменить.

Все сначала. Все эти разговоры о духах в стакане и о том, что ничего на самом деле невозможно изменить, потому что все было предопределено в любом случае.

— А что мама говорит обо всем этом? Или ты не сказала ей, что думаешь, будто кто-то из нас — я, она или Тео, скоро умрет, потому что ты выжила?

— Фабиан, я ничего такого не думаю. Я знаю, — ответила Матильда с таким спокойствием, словно только что примирилась с этой мыслью.

— Матильда, тебе всего тринадцать. Может ты и считаешь, что это очень много. Но, в конце концов, я прожил немного дольше, и …

— Как ты можешь быть так уверен?

— Будем еще и реинкарнацию обсуждать? — Он не знал, смеяться или плакать. — Ладно, ты можешь считать свой возраст таким, каким считаешь. Но это не меняет того факта, что никто не может заглянуть в будущее. Поверь мне, это невозможно. Независимо от того, как сильно мы хотим, мы не можем предсказывать будущее.

— Это именно то, что делает Грета, она одна из них. — Матильда скрестила руки на груди. — Но ты даже не веришь, что она существует, так с чего бы тебе верить в ее способности?

— Значит, ты всерьез считаешь, что все предопределено?

— Не все, но самое главное. Важные моменты нашей жизни почти всегда высечены на камне.

— Как, например, то, что кто-то из членов семьи умрет в ближайшем будущем.

Матильда кивнула.

— Значит, все наши решения и действия на самом деле ничего не значат?

— Да, но только в малом. Мы можем влиять на путь, если хотим идти влево, вправо или назад, но цель, которой мы в конечном итоге достигаем, никогда не зависит от нас. Как бы мы ни поступали, мы всегда будем там, где оказываемся. — Она взяла его руку в свои, и он удивился тому, насколько горячими были ее ладони. — Ты сделал все, что мог. Кто может сделать больше, чем способен? — Она встала на цыпочки, поцеловала его в щеку и направилась к лестнице.

Фабиан смотрел ей вслед и понимал, что сомневается в том, действительно ли это его дочь сейчас исчезла на лестнице.

— Здорово ты все сделал.

Он открыл глаза и увидел, что Соня вернулась на кухню.

— Хорошо, что хоть кто-то это ценит, — сказал он, вытирая еще мокрые глаза.

— Фабиан, — она подошла к нему. — Не принимай это так серьезно.

— Соня, она верит в сверхъестественное и убеждена, что кто-то из нас умрет только потому, что она выжила. Как я мог не принять это всерьез?

— Скорее всего, это просто период у нее сейчас такой.

— Нет, это ее подружка, та самая Эсмаральда, вложила ей в голову всю эту ерунду.

— В больнице сказали, что пройдет несколько недель, прежде чем она снова станет прежней. Так что пусть верит в эти свои идеи какое-то время. Думаю, с Теодором все гораздо серьезнее.

Фабиану ничего не оставалось, как кивнуть.

— По крайней мере, он все рассказал. Это намного лучше, чем ничего.

Он вытащил барные стулья и поставил перед собой два бокала для вина.

— Нам нужно поговорить о том, что мы будем делать. Он не хочет меня слушать.

— А что нам делать? Мы даже не знаем, правда ли это. Важно, чтобы он начал ходить к психологу и получил профессиональную помощь. А возможно, и какие-то лекарственные препараты.

Фабиан откупорил одну из бутылок, купленных к ужину, и разлил вино по бокалам.

— Конечно, ему нужна помощь. Но уже на следующей неделе начинается судебный процесс в Хельсингёре, и я не вижу другого выхода, кроме…

Днем он отключил звук, чтобы его не беспокоили во время ужина. Но сейчас телефон лежал рядом с разделочной доской в поле его зрения, и он не мог не заметить, как загорелся экран. Это была Астрид Тувессон, и если он в чем-то и был уверен, то в том, что она никогда не стала бы его беспокоить без крайней необходимости.