— И что же они говорят? Твои мысли о подозрениях в адрес брата?

Игорь Сканос скрестил руки на груди и с улыбкой откинулся на спинку стула.

— Я так понимаю, это из-за того коричневого мальца, которого простирнули в машинке?

— Что, прости? — Она решила, что он шутит и проверяет границы дозволенного. Но эта улыбка исходила не от того, кто шутил. Все это на самом деле привело его в хорошее настроение. — «Простирнули в машинке». Вот как ты на это смотришь? Именно так ему стоило сделать, чтобы отмыть свою грязную коричневую кожу до чистоты. Может быть, ты даже считаешь, что надо было добавить хлорки, чтобы мальчик стал еще бледнее?

— Да, почему бы и нет? — Игорь Сканос открыл баночку с сосательным табаком, совершенно не отреагировав на ее выпад.

Все начало вставать на свои места. Свастика, аккуратно убранная комната и «Рено», который Утес увидел на встрече нацистов. Конечно же, за всем этим стоял брат Ассара.

— В лучшем случае это послужит устрашающим примером и приведет к сокращению орд всех тех, кто думает, что это так просто — явиться сюда и заполонить все, — продолжал он. — Так что да, конечно. — Он собрал кучку табака между большим, указательным и средним пальцами и засунул его под верхнюю губу. — Учитывая то, сколько таких маленьких коричневых печенюшек умирает от голода каждый день, это довольно низкая цена, чтобы спасти эту страну от полного распада.

Она собралась было возразить. Аргументы выстроились в ряд, как патроны в ленте для пулемета. Но она промолчала, так как вдруг поняла, каким именно взглядом он ее изучает. Больше всего на свете ей хотелось встать, выйти из комнаты и попросить кого-то другого заняться допросом. Но больше никого не было, и как бы противен ей ни был Игорь Сканос, все же ее целью был отнюдь не он.

— Твой брат. Он такой же расист, как и ты?

— Это надо у него спрашивать.

— Сначала мне нужно его найти. Когда вы встречались с ним в последний раз? — спросила она, изо всех сил стараясь не выдать своих чувств.

— Ой, ты как-то слишком резко сменила тему разговора.

— Мы здесь как раз для того, чтобы обсудить твоего брата. А не твое искаженное восприятие реальности. Держи его на коротком поводке. — Это было единственное, что она могла сделать. — Если ты сконцентрируешься на ответах, я обещаю найти вопросы. Например, вот этот: когда ты в последний раз видел Ассара?

— В прошлую среду, когда он вернулся домой где-то в три-четыре часа пополудни.

— Было ли в его поведении что-то необычное? Что-то, что могло показаться тебе странным.

— Когда речь идет об Ассаре, все кажется странным.

— Но ничего такого, что заставило бы тебя заподозрить его в только что совершенном убийстве?

— Нет.

— Ты не спрашивал, где он был и что делал? И почему приехал домой на оранжевом «Вольво» 240.

— Все равно бы он не ответил, когда в таком настроении.

— В каком настроении?

— В таком. Когда он погружен в свои мысли. Тогда его лучше оставить в покое и позволить делать все, что он хочет.

— И что же он потом делал?

— Все как обычно, — пожал плечами Игорь Сканос. — Включил фильмы Астрид Линдгрен.

— Значит, он педофил, а ты нацист. Ух ты, твои родители преуспели в воспитании детей.

— У меня нет проблем с аргументированием моей политической позиции. Но как ты уже сказала, мы здесь не меня обсуждаем. Что касается моего брата, он всегда любил детей, в некотором смысле он сам все еще ребенок. Ни у кого так не развита фантазия, как у него, и сколько я его знаю, он всегда жил в собственном мире.

— Но если все было как обычно, и тебе было не о чем беспокоиться, то зачем ты звонил ему вчера вечером?

— Значит, это ты взяла трубку. Я так и думал.

— Ты можешь ответить на мой вопрос?

— Я хотел убедиться, что он все еще дома и смотрит фильм.

— Но он не остался дома.

— Видимо, нет.

— И даже это не заставило тебя волноваться и подумать, что произошло нечто серьезное?

— Волноваться? Мой брат болен и нуждается в лечении. Он был таким, сколько я себя помню.

— Ты считаешь его умственно отсталым?

— Нет, я думаю, он абсолютно безумен, и, по моему мнению, ему не стоит находиться среди обычных людей. — Он рассмеялся и покачал головой. — Он не просто слышит голоса, у него есть привычка повиноваться им. Если он замерзнет, то может запросто разжечь костер посреди комнаты, а всего несколько лет назад он был убежден, что он француз и живет во Франции. Просто жесть. Полгода ходил с красным платком на шее и говорил на «французском», причем даже во сне!

— Хорошо, но, если он настолько не в себе, то как же так получается, что он находится дома?

— Хороший вопрос. Это выше моего понимания.

— Да ладно? Я имею в виду, что тебе очень удобно иметь и дом, и машину, и все остальное записанными на брата. Я не проверяла, но меня бы не удивило, если бы нашлись какие-нибудь неоплаченные парковочные талоны.

— Знаешь, я уже делал столько попыток устроить его на постоянное лечение в больницу. Но каждый раз они держат его несколько дней, моют в душе, берут анализы и снова выписывают, давая назначение постоянно принимать лекарства. — Игорь Сканос фыркнул и покачал головой. — И знаешь почему? У нас нет денег. Несмотря на то, что у нас в стране одни из самых высоких в мире налогов, мы не можем позволить себе заботиться о ком-то вроде Ассара. Можно подумать, что это немного странно, пока не поймешь, что все деньги уходят на этих недочеловеков с оттенками кожи всех цветов радуги, которые толпами валят к нам через границу. Очевидно, это о них мы должны беспокоиться. А не о наших родных.

— Звучит так, как будто ты даже в чем-то прав, несмотря на все это расистское дерьмо. — Она встала, довольная тем, что наступила ему на больную мозоль. — В любом случае, будем считать, что ты не контактировал с ним с тех пор, как отправился в Седеросен. Так что если тебе больше нечего добавить, я думаю, мы можем…

— Ну вообще-то я говорил с ним сегодня ночью.

Лилья остановилась и обернулась.

— Сегодня ночью? Сегодня ночью его не было дома.

— Нет, поэтому я попробовал позвонить на мобильный. Если ты слышала о таком.

— У него что, есть мобильный телефон? И ты говоришь об этом только сейчас?

— Ты не спрашивала. Ты же могла найти его номер в телефонной книге.

Он был прав. Как они могли упустить нечто столь очевидное?

— И в каком состоянии он был?

— Напуган. Нервничает. Так же, как обычно бывает, когда он долго не принимал лекарства, и скоро у него будет припадок.

— Он ничего не говорил о том, где находится?