Шрифт:
Закладка:
Вирджил выпил глоток воды, чтобы промочить горло.
— Когда я сказал ему, что я — профессор-классик, он с гордостью сообщил в ответ, что он — местный гробокопатель! И стал рассказывать о богатой истории своего края, о римлянах и греческих колонистах, живших здесь до них. Он оказался весьма осведомлен. Поначалу меня это забавляло, но потом он начал описывать древние захоронения в окружающих горах. Он считал, что имеет полное право их раскапывать. Как он выразился, это его культурное достояние. Можете себе представить? Поскольку полиция не жалует грабителей могил, он занимается своим ремеслом по ночам. Берет длинный металлический щуп и, тыча им в землю, ищет могилы. Когда натыкается на одну из них, — Вирджил стукнул кулаком по столу в негодовании, — достает лопату и начинает копать. И еще — вы только послушайте, это самое интересное и неправдоподобное! — оказалось: он любит больше всего, и это для него все равно что наркотик, рассматривать живопись сразу после того, как вскроет усыпальницу. Как он описывал мне непередаваемую свежесть этой живописи и то, как она меркнет в течение нескольких минут по мере того как натуральные пигменты, много веков лишенные контакта с атмосферой, вступают во взаимодействие с воздухом! Затем он рассказал, что быстро хватает какие-нибудь вазы или драгоценные украшения, а потом, сидя прямо на останках покойника, разглядывает рисунки, подсвечивая себе фонарем. Невозможно передать, говорил он, это ощущение, — когда видишь их такими, какими они были, когда их только закончили рисовать. По его словам, он чувствует себя почти виноватым из-за того, что он — единственный, кому выпадает радость полюбоваться этими картинами, прежде чем они померкнут и превратятся в бледную тень себя самих — точно так же, как человеческая плоть после смерти теряет свой жизненный цвет, превращаясь в свое восковое подобие.
Мир таков, каков он есть, — продолжил Вирджил. — Бог свидетель, человек должен на что-то жить. И признаюсь вам честно, я почти позавидовал этому человеку. Почти, но не совсем. Это значит, что я понимаю восторг открытия, но — Боже милостивый! — цена слишком высока! — Он снова обрушил кулак на столешницу и тут же извинился: — Простите, Том. Иногда я сам себя завожу.
Они заказали флорентийский стейк на двоих — превосходный кусок мяса, идеально прожаренный на открытом гриле. Том попросил официанта откупорить красное домашнее «фиаско» — двухлитровую бутыль, оплетенную ивовой лозой. В этом ресторане посетители платили лишь за то, что пили, и официант приносил счет в конце трапезы. Он делил содержимое бутыли на четверти, и если обедающие осиливали всю бутыль, то они были, мягко выражаясь, навеселе. Том и Вирджил пили умеренно.
— Я снова отклонился от темы, — сказал Вирджил. — Вы знаете за мной этот грешок. Вот что я хотел сказать. Работая над своим исследовательским проектом, я познакомился с довольно странным контингентом персонажей, похожих на того парня, которого я только что описал. До меня доходила самая разная информация. И вот как-то, разговаривая с одним из своих информаторов, я с удивлением услышал ваше имя. Разумеется, я не могу раскрывать своих источников — журналистская этика и все такое прочее, — но меня удивило, что ваша работа находится в поле зрения подобных людей. Я не располагаю никакими подробностями, однако решил, что вам следует это знать.
Вирджил сделал паузу, посмотрел на Тома и продолжил:
— Вам, конечно, известно, что я все еще работаю на полставки в библиотеке Американской академии на должности, которую исполнял много лет. Я обожаю весь день находиться среди книг, но это немного смахивает на работу в кегельбане. Привожу полки в порядок, расставляю книги по местам, а люди приходят, достают их с полок, и мне приходится начинать все сначала — как Сизифу, если хотите, только я ношу не камни, а книги.
Он отпил вина.
— Скажите, есть ли причина, по которой томбароли могут проявлять интерес к вашей работе? Простите, я слишком много болтаю. Расскажите мне лучше о своем путешествии. Сгораю от нетерпения узнать о ваших находках. Между прочим, вам не следует доверять электронной почте слишком много информации. Эти люди весьма смекалисты в техническом плане, они могут взломать чей угодно аккаунт.
Тому показалось, что Вирджил слегка впадает в мелодраматизм, однако его встревожило то, что он услышал. Ведь компьютер у него украли как раз накануне поездки в Дикту, а сразу после этого грабители, специализирующиеся на антикварных ценностях, осквернили самую главную тамошнюю находку. Не могут ли эти два события быть связаны? В конце концов, вероятно, то, что говорит Вирджил, не так уж и абсурдно.
— Вирджил, мой они, видимо, уже взломали! Какие-то грабители наведались в Дикту на раскоп прошлой ночью и отрезали голову нашей статуи Александра Великого.
— Porco Dio[41]! Бессовестные сукины дети! — выругался Вирджил.
— Мы только-только закончили консервацию и собирались транспортировать статую в музей — время они выбрали идеально. У них должна была быть информация изнутри, чтобы совершить налет в самый последний момент. Но в моей почте этой информации не было. Мне стало физически плохо, когда я сегодня утром увидел обезглавленную статую — словно ее подвергли глумливой экзекуции. Но я должен сообщить вам и еще кое-что, а вы должны мне пообещать, что это не выйдет за пределы нашего стола.
Вирджил кивнул и, перегнувшись через стол, обратился в слух, пока Том рассказывал ему о расшифрованной им надписи на стеле и о том, что, согласно ей, наиболее вероятным местом нынешнего нахождения гробницы Александра Великого является римский Пантеон. Вирджил тихо присвистнул, съел еще кусочек стейка и попросил Тома продолжать.
— Сегодня я пошел в Пантеон в надежде, что это место имеет какой-нибудь отличительный признак. Однако храм, хоть и является одним из самых замечательно сохранившихся архитектурных сооружений Рима, за минувшие со времен его создания годы подвергся радикальной перестройке. Я надеялся найти какую-нибудь мету на полу или еще где-нибудь, но обновления, произведенные в семнадцатом веке, особенно те, которые были предприняты папами Урбаном Восьмым и Александром Седьмым, судя по всему,
