– Стремянного полка сотник Лопатин! – выкрикнул вышедший на крыльцо подьячий.

– Здесь я, – вышел из толпы начальный человек и, повернувшись к остальным, поклонился большим обычаем на три стороны.

– Сей храбрый муж, – продолжил глашатай, – услышав прельщения учинивших бунт воров, не токмо им не поддался, но и велел своим стрельцам бить их, стрелять и не дал чинить разорение в стольном граде Москве, за что государь жалует его серебряным блюдом, тридцатью рублями денег и новым кафтаном.

Дослушав указ, сотник еще раз поклонился, после чего трясущимися от радости руками принял награду и уступил место следующему. Простые ратники, начальные люди, боярские дети и московские дворяне получали в тот день награды независимо от разряда и древности рода.

– Серпуховский боярский сын… – снова начал подьячий, но тут же поправился: – То есть, тьфу ты, прости господи, дворянин российский, Аким Рожнов, подавляя бунт, посек воровских людишек нещадно и хоть и ранен был, но строя не покинул, а за то жалуется конем добрым и саблей из свейского железа, да пятнадцатью рублями денег!

– Патриаршего владычного полка стрелец Тимофей Рыков за то, что поймал расстригу Афоньку, жалуется пятью рублями денег и сукном на новый кафтан!

– Государева полка стряпчий князь Петр Пожарский, за многие его царскому величеству службы, а также то, что со своими холопами не дал ворам пограбить Заиконоспасский монастырь, жалуется чином стольника и ста рублями денег!

Услышав свое имя, молодой человек в нарядном кафтане тоже поклонился на все стороны, после чего громко выкрикнул, сжимая в руке шапку:

– Не вели казнить, государь, вели слово молвить!

– Случилось что-то? – удивился я.

– Случилось, – с покаянным видом кивнул парень. – Прости меня, раба своего недостойного, велика честь награду из рук твоих получить, да только не нужно мне ни чина, ни казны, ни иной милости!

– Чего же ты хочешь? – поинтересовался я с усмешкой, начиная догадываться, что попросит сын прославленного воеводы.

– Жениться, – сконфуженно отозвался тот.

– Ты гляди! – ахнули все присутствующие, после чего их потихоньку начал разбирать смех.

Я, грешным делом, тоже не выдержал и улыбнулся, уж больно забавное зрелище являл собой княжич, а глядя на меня, все заржали уже в открытую.

– А невеста согласна? – для порядка поинтересовался я, хотя заранее знал ответ.

– Согласна, государь! – раздался на всю площадь звонкий девичий голос, и рядом с красным как рак молодым Пожарским встала Маша Пушкарева.

– Вот дает девка! – не то осуждая, не то хваля, хмыкнул молчавший до сих пор патриарх.

– А родители? – хитро прищурился я.

– Потому и просим тебя, великий государь, разрешить нам повенчаться!

– А коли не разрешу без родительского согласия?

– На то твоя царская воля, – твердо заявил Петр, – а только мне без нее жизнь не мила!

– Будь по-вашему, – улыбнулся я, после чего обернулся к Филарету: – Ну что, владыко, осчастливим молодых? Церковь дает добро?

– Отчего же нет? – не стал артачиться глава церкви и на этот раз, после чего широко перекрестил молодых людей. – Во имя Отца и Сына и Духа Святого, благословляю вас, дети мои!

Бушевавший всю ночь ветер к утру немного утих и перестал поднимать громадные волны, едва не утопившие казачьи струги, возвращавшиеся домой с богатой добычей. По-хорошему, следовало пристать к берегу и, вытащив свои утлые суденышки, переждать непогоду, вот только земля вокруг чужая да неласковая. Не ровен час, налетят крымцы, чтобы поквитаться с казаками за их набеги, и не увидишь тогда ни Тихого Дона, ни света белого.

Но Господь на сей раз оказался милостив к христианскому воинству и не попустил погибнуть всем в морской пучине. И хотя из трех десятков стругов домой возвращалось лишь двадцать два, до Азова оставалось всего ничего. Пройти только пролив, называемый османами Таман-богаз[42], а там уж рукой подать.

– Весла на воду! – раздалась команда.

– Навались, коли деньги завелись! – весело крикнул пожилой уже казак по прозвищу Митька Лунь. – Ей-богу, как раздуваним добычу, пойду в кабак и целый месяц не выйду оттудова!

– А мне показалось, что ты ночью клялся, будто в монастырь уйдешь, если не потопнешь, – не без насмешки напомнил ему атаманивший в этом походе вместо так некстати захворавшего Родилова Исай Мартемьянов.

– И пойду, – не стал отпираться Лунь. – Токмо не теперь. Рано еще, не нагулялся!

– Ну и ладно, – усмехнулся Мартемьянов, пристально оглядывая море и сходившиеся с двух сторон высокие берега Тамани и Крыма.

– Гляди, атаман, – с тревогой скал Мишка Татаринов, выбранный есаулом после того, как отдал Богу свою грешную душу прежний.

– Что там? – нахмурился Исай.

– Каторга турецкая! – ахнул кто-то из казаков, увидев непонятно как сюда попавший османский корабль.

– Да не одна! – воскликнул второй. – Смотрите, вон еще…

– Эх, пропадем ни за грош…

– Погоди причитать, – прикрикнул на павшего духом казака Мишка. – Их шторм не меньше нашего потрепал!

Турецкие галеры и впрямь выглядели неказисто. С поломанными снастями и без признаков жизни на верхней палубе, они напоминали брошенные детьми игрушки. Однако скоро и на них разглядели казачьи струги, после чего забегали люди, затем в небо взметнулся дым от выстрела и на воду начали опускаться весла. К счастью, османам и впрямь было не до казаков, и вместо того, чтобы преследовать своих извечных врагов, они, напротив, поспешили к берегу, чтобы иметь возможность укрыться от славящихся своею удалью и безрассудством гяуров.

– Эх, надо было их пощипать! – с сожалением заметил Лунь, налегая на весло.

– Ничто, на полбочки меньше выпьешь, – усмехнулся в усы его сосед.

К Азову они подошли только на следующий день, ближе к вечеру. Увидев возвращение казаков, с Каланчи ударила пушка, а на Покровской церкви, устроенной в бывшей мечети, зазвонил присланный из Москвы колокол. Не успели струги подойти к пристани, как там оказался почти весь город. В основном, конечно, не ходившие в поход казаки во главе с войсковым атаманом, а также немногочисленное местное население, ну и конечно, купцы.

– Здрав будь, батька, – с показным смирением поклонился Родилову его давний соперник Мартемьянов.

– Здравствуй, Исай, – отозвался тот, после чего атаманы обнялись и поцеловались.

– Благополучно ли сходили?

– Слава богу, удачно. Пошарпали и татар, и туретчину во славу Божию. Взяли добычу и ясыря немало доставили.

– Потери большие?