— Боммм!..

Бубен… Блин, да перед ним шаман. Вот дурак! Пугала ряженого испугался. Оно, поди, лечит его. Мошенники хреновы с бубнами своими дурацкими.

— Почем опиум для народа? — нашел в себе силы съязвить больной, но стрела сарказма цели не достигла. Шаман начал «работать», что-то подвывая и настукивая палочкой по натянутой коже.

— Да отвали ты… — Санька попытался отмахнуться рукой, вытащив ее из-под шкуры; сразу пахнуло застоялой мочой и калом, и больной закашлялся. — Сука… Лучше б стрептоциду дал…

— Нет здесь твоих стрептоцидов, лоча, — внезапно зло сплюнул шаман. И чуждое даурскому языку «стрептоцид» с первого раза вышло у него весьма четко. — Это место для иных духов. Твои демоны из Угдела бессильны в этом месте, лоча.

Дурной скривился.

— Шаман, ты же не настолько глуп, чтобы считать русских на самом деле демонами-лоча?

— Я говорил только о тебе.

— Что?

— Борчохор сообщил мне, что ты придешь по ледяному следу. Он послал мне солон — и вот ты здесь.

Дурной замотал головой. Он думал, что если не на уроках у Мазейки, то хоть за долгую зиму с Аратаном уже неплохо изучил даурский, но этот шаман сыпал слова, которые он никогда не слышал.

— Твой Борчохор просто слышал, что говорил Делгоро. Все ведь знают, что нас позвали в гости.

Страшный шаман рассмеялся и заговорил в стену.

— Ты слышишь, ача? Глупый лоча считает, что ты узнаешь истину, подслушивая за людьми!

Санька перевел взгляд налево. На большом куске красной ткани висела фигурка: маленький человечек без каких-либо отличительных особенностей. Кругленькая головка, палочки ручек и ноже. Он был вырезан из войлока и пришпилен прямо к стене.

— Пробудивший меня, рассказал в солоне, что ты демон небольшого ума. Рад снова убедиться в его мудрости.

— Это мне говорит безграмотный шаман, который думает, что люди болеют от того, что в них вселяются духи.

— Именно так и происходит, демон. Человек что-то делает неправильно — и хитрый дух проникает в него, найдя брешь в защите…

— Чушь! Болезни распространяют мельчайшие микробы. И лечить их надо не дурацким стуканьем в бубен, а антибиотиками!

— Это просто слова. Я верю в одного злобного духа, что сидит в тебе. Ты — в тысячу мелких микробов. Нет никакой разницы.

— Есть! Микробы — это не вера! Это знание! — Дурной разозлился так сильно, что сам себе удивлялся. — Вы, шаманы, надеетесь, что ваши дрыганья совпадут с исцелением. А антибиотики — это наука…

Санька уже понял, что говорит слишком много слов, которые для любого здесь являются просто набором звуков.

— Просто в твоем языке слишком мало слов, чтобы я мог тебе доказать…

— Потому что это просто слова, демон. Я два дня жег отур, пел охранные заклинания над твоим телом. Я достал духа камышовой стрелой, спрятал его в беме и изгнал окончательно из твоего тела. И вот ты открыл глаза и поливаешь грязью своего спасителя. Значит, мои тайные знания истинны… Или в тайне от меня ты отхлебнул из бутылки своих антеотиков?

Побагровевший Известь уронил голову. Что тут скажешь? Шах и мат, атеисты.

Но шаман и не думал останавливаться на достигнутом успехе.

— Борчохор говорил мне ночью, что ты демон, не ведающий слов благодарности.

— Что?! Благодарить тебя, за то, что ты попрыгал с бубном над телом умирающего? Надеясь, что у него… у меня, то есть, хватит сил оклематься?

Шаман сидел с оскорбленным видом, человека, который подал нищему сто рублей, а тот ему еще и на руку плюнул… Хотя, деньги взял.

«Да чего я так взбеленился?» — спросил Дурной сам у себя.

— Пробудивший меня говорит, что люди, проклинающие себя, чаще всего вслух оскорбляют других.

Повисла тишина.

— Прости, шаман.

— Здесь меня зовут Науръылга, демон, — ответил тот. И прибавил. — Что изменилось в твоей жизни? Черный дух не пролез бы в тебя так легко.

— Я шел за самым важным… И лишился его.

— Этого важного больше не существует?

— Существует, конечно!

— Оно перестало быть для тебя важным?

— Нет. Никогда…

— Тогда ты ничего не лишился, глупый демон.

Науръылга снял тяжеленую шапку с железными рогами и птичкой на таком же железном пруте.

— Я изгнал из тебя черного духа. Дальше давай уже сам.

«Блин, чего же это я? — задумался Дурной. — Расклеился, как тряпка. Мне драться надо, а я…».

— Вот тебе чашка, пей! — приказал шаман. — А у меня свои дела есть.

И ушел.

Густой пар от чашки намекал, что в ней что-то горячее и наверняка полезное. С трудом повернувшись, он поднял пиалу и глотнул. Желудок моментально сжался, отказываясь принимать в себя эту гадость. Молочное, жирное, с какими-то осклизкими комочками… и целым букетом резких травяных ароматов. И соленое! Больше всего походило на монгольский чай, про который Дурной только слышал, но ни разу не пробовал.

«Пей!» — приказал он себе и сделал первый глоток.

Где-то через полчаса в темном помещении появился новый гость. Круглолицый Делгоро впервые выглядел невесело.

— Хорошо, что ты поправляешься, Сашика, — прямо начал он. — Жизни не стало. Я ведь не желал зла. Просто повеселился… Чакилган меня потом чуть не убила. Ей-ей, она могла! И на Науръылгу с ножом шла. Требовала, чтобы тот тебя исцелил.

Санька слушал эти слова и готов был расцеловать за них брата любимой девушки. Что он себе накрутил, дурак! Она ждала и ждет его! Значит, ничего еще не потеряно!

— Делгоро, друг! — Санька заставил себя приподняться на локте. — Мне очень нужно повидаться с твоим отцом! Срочно!

— Почто такая срочность-то? — изумился даур, слегка отклоняясь на спину.

— Я не стану скрывать, Делгоро! Буду просить у него в жены Чакилган. Я люблю ее.

Круглое лицо княжьего сына снова стало расплываться в горизонталь хитрой улыбки.

— Ты — взрослый жеребец, Сашика, чтобы позволять надевать на себя узду, — хохотнул он. — Кто я такой, чтобы тебя отговаривать… Но сейчас к тебе князю нельзя идти. Особенно, с такой просьбой.

— Но почему? — испугался Дурной.

— Сам не понимаешь? — Делгоро устал скрывать, что ему тяжело дышать смрадом, который распространял больной. — Ты в таком виде, друг,