Шрифт:
Закладка:
Мы помолились за Орво на Ангельском холме. Орво погиб как мститель за невинных этосиан, а потому его душа будет покоиться на шелковом ложе под присмотром ангелов. Орво и все погибшие паладины мирно отправятся в Баладикт, небесную часовню, где души ожидают дня Воздаяния. Я помолился за то, чтобы в раю их ждал обещанный надел.
Лучше бы я умер и присоединился к ним. Но я сидел в горячей ванне, пока Джауз обрабатывал новую дыру в моей культе мазями и спиртом.
– Тебе не захочется это слушать, Великий магистр… – сказал он, вытирая культю. Над раной от стрелы чуть выше локтя вздулась шишка. – Но лучше всего отсечь всю руку.
– Я и без того смешно выгляжу.
Я опустил единственную руку в кувшин с ледяным молоком. Это лучший способ исцелить ожоги. Выглядят они ужасно, но не помешают пользоваться рукой.
– Ты везунчик: стрела попала в уже бесполезную конечность.
– Везунчиков не существует. Так объявил Архангел. А моя рука не бесполезна. Я собирался прикрепить к ней золотую ладонь.
Джауз натер вздутие мазью. Она так жгла, что боль проникала до кости. Фантомная ладонь сжалась в кулак. Я изо всех сил старался не завыть.
– Подождем еще денек, – сказал Джауз. – Если состояние не улучшится, я отрежу тебе руку, иначе Архангел заберет твою жизнь.
Он сложил ножницы и другие инструменты в зеленую сумку.
– Как там твоя жена, Джауз?
Джауз покраснел, как безбородый юнец.
– Само очарование. Рассказывает мне разные истории. Ее привезли сюда, захватив в рабство в Аланье. К шаху она довольно холодна, но обожает свою дочь.
– Полагаю, теперь она твоя дочь. Ты только представь. Ты отчим принцессы. Скоро тебя объявят шахом! – Мы с Джаузом добродушно рассмеялись. Ничто так не отвлекает от боли, как смех. – Ты уже выпустил ее из клетки?
Он помрачнел.
– Я не дурак. Пленники в конце концов смягчаются, но на это требуется время. А знаешь, ее навестил патриарх. Пытался ее обратить, ведь она единственная оставшаяся в городе латианка, даже привел хор. Она сказала, что он превосходно говорит на парамейском.
– У него много талантов. Уверен, что знаю далеко не обо всех.
– Ты ему не доверяешь?
– Император Ираклиус однажды сказал: «Никогда не доверяй низкорожденному, достигшему высот: чтобы этого достичь, он наверняка совершил какую-то подлость».
– Мудро. Могу поспорить, он говорил о тебе!
Мы с Джаузом снова посмеялись.
– Вообще-то, он говорил о себе.
Воспоминания об Ираклиусе омрачили мое настроение. Сколько славы он заслужил, когда Архангел приносил ему победы с помощью стали и крови моих паладинов.
– Отдохни немного, Великий магистр, – сказал Джауз. – Это приказ твоего шаха!
И меня снова взбодрил смех.
Я проспал целый день. Джауз дал мне травы, чтобы спать и ночью. Но я их не принял. Я ждал в темноте, не зажигая свечей. Ждал ее.
Пятнадцатилетняя Элли стояла в свете убывающего полумесяца, заглядывающего в мое окно. Ее черные глаза без белков меня не беспокоили. На ней было чистое белое платье с узором из лилий. Прямые, как у меня, волосы цвета воронова крыла ниспадали до плеч. Ангел во тьме. Она наблюдала за мной из другого угла комнаты.
При виде ее я просиял.
– Иди сюда.
Она подошла ко мне, не отбросив на стену тени.
Элли опустилась на колени у моей кровати.
– Тебе лучше, папа? Ты поправишься?
– Поправлюсь, Элли.
Я вытянул руку, чтобы коснуться ее щеки, но замер, не желая тревожить чистоту своей обгоревшей кожей.
Она схватила мою руку и приложила к своему лицу. Я так скучал по ее мягким щекам. Теперь она уже женщина, скулы вытянулись, лицо стало худым. И все же я снова увидел свою Элли и не мог остановить слез.
А потом я заметил огромный шрам на ее шее. Кто это сделал?
И тут в голове возникла картина, как я душу девушку на морской стене. Я свалил ее и перерезал горло ее же саблей. Нет, это не могла быть Элли. Только Падшие могут совершить что-то столь ужасное, а я не приверженец Падших.
Элли заметила, как я пялюсь на шрам, и хихикнула. Она поднесла руку к шее и провела по ней ребром ладони. А когда отняла руку, там была лишь гладкая кожа. Я с облегчением вздохнул. Моя Элли цела и невредима, а для отца нет ничего важнее.
– Я хочу, чтобы ты был счастлив, папа.
– Я счастлив. Мне достаточно снова увидеть тебя, чтобы быть счастливее всех на свете.
– А ты знаешь, от чего буду счастлива я?
Она провела моей рукой по своему лицу и волосам.
– Расскажи. Я дам тебе все что угодно.
– Мне нужны мама и брат. Тогда мы станем большой счастливой семьей.
Она поцеловала мою обожженную ладонь.
– Вот и все, чего я хочу. Опять стать семьей, вместе с тобой.
Я потянулся, чтобы поцеловать ее волосы, но губы коснулись лишь воздуха. Она исчезла.
Все утро я лежал в постели, нюхая ладонь в том месте, куда ее поцеловала Элли. Ее слюна пахла лилиями. Когда пришел Джауз, чтобы промыть и осмотреть мои раны, я закричал на него, чтобы пришел завтра. Даже не позволил обработать нарыв на культе, превратившийся в месиво из крови и гноя.
Меня навестил Зоси, по-прежнему с перевязанным носом. Я всегда восхищался его длинным и гордым носом. Красно-черная кольчуга болталась на костях. Он почти ничего не ел.
– Я день и ночь молюсь за твое здоровье, молюсь и за душу Орво.
Он выпрямился и посмотрел на меня, как пес после выволочки. Возможно, он винил себя.
Я сел в постели.
– Жизнь и смерть, хворь и здоровье – все определяет Архангел с небес. Они призваны испытать нашу волю, наш характер и веру.
– Когда умерла моя сестра, я говорил себе то же самое.
– Алма была чистой душой. И хорошей женой. После ее смерти я ничего не ел шесть дней. Но испытания, которые посылает нам Архангел, всегда возвращают нас к вере. Все лишения несут и благодать.
Зоси понурился. Он нервно сглотнул и спросил:
– И какую же благодать принесла тебе ее смерть?
Я задумался над его вопросом. Зоси глубоко мыслил, и, чтобы соответствовать ему, я должен был говорить сердцем.
– Странно, но ее смерть научила меня справляться с гневом. Раньше я винил в постигших меня бедствиях зло. Зло неверующих. Зло греха. Но разве болезнь – это зло? Разве оспа, унесшая ее жизнь, сделала это со злым умыслом? Бедствия порождаются не злом, а милосердием
