жалко.

Увернувшись от официанта, влачащего поднос с бокалами шампанского, я решительно подошёл к Аделаиде и поклонился:

— Добрый день. Не ожидал вас здесь увидеть. Очень рад.

— ...вот как... — чуть слышно ответила та. — Взаимно... рада.

Я уже и забыть успел об этой её чудной манере говорить. Каждая фраза как будто начиналась с паузы, являющейся самостоятельным членом предложения.

— Вас, наверное, тоже пригласила великая княжна? — предположил я.

— ...можно сказать и так...

Чтобы хоть как-то разбирать её лепет, я взял на себя смелость подойти ближе и встать рядом. Показалось, что Аделаида покраснела, но не отодвинулась. Что в парке, что на балу, она оставалась всё той же замкнутой недотрогой, должно быть, мечтающей поскорее оказаться наедине с собой. Но уйти просто так она не может. Представляю, какие надежды возлагает на неё её род.

— Я лично не представляю, чем заслужил такую привилегию, — сказал я откровенно.

— ...вы — знаменитость, Константин Александрович...

— Едва ли это можно назвать весомым поводом, — улыбнулся я. — Сказать по секрету, я вообще удивлён, что меня до сих пор не бросили в темницу. Видите ли, я имел неудовольствие разрушить один из памятников архитектуры в императорском парке.

Аделаида повернулась ко мне лицом. Удивление коснулось её глаз и губ. До чего же сильная эмоция.

— ...вы разрушили Башню-руину?..

— Каюсь, грешен, — вздохнул я. — Вы вот говорили, что ваш отец способен восстановить дом мановением руки. Не представите меня ему?

Аделаида о чём-то подумала и медленно кивнула:

— ...он подойдёт, наверное...

И снова замолчала. Кажется, даже голову опустила ещё ниже, чем раньше. Я услышал, как распорядитель объявляет следующий танец.

— Вы позволите пригласить вас? — решился я.

Голова чуть приподнялась. Губы едва заметно шевельнулись:

— ...хорошо...

Взяв Аделаиду за руку, я повёл её к середине зала, туда, куда стекались остальные пары. Заметил Надю с каким-то прилизанным долговязым парнем, который выглядел так, будто думает лишь о том, как он выглядит, и ничего вокруг не замечает, включая партнёршу.

Хлынула музыка. Я запоздало обеспокоился: что если Аделаида в танцах чувствует себя настолько же раскованно, как в жизни? Моих талантов явно не хватит на то, чтобы взять на себя решительно всё. До сих пор мне попадались исключительно опытные партнёрши.

Но опасение оказалось напрасным. Аделаида, как и вся местная аристократия, явно начала учиться танцевать примерно в тот же день, когда сделала первые шаги. Уже через пару тактов я понял, что переживать мне следует скорее за свои оплошности.

— Прекрасно танцуете, — заметил я, пытаясь хоть как-то поднять настроение этой загадочной девушке.

— ...вы очень любезны, — скорее угадал я по движению губ, чем услышал. — Вы тоже...

Финал танца оказался подпорчен неожиданным событием. Что-то сверкнуло сбоку. Я повернул голову и увидел человека с фотоаппаратом, нацеленным на нас.

Он быстро сделал ещё пару снимков и бросился бежать к двери. Его пропускали, недоуменно расступаясь. Но я всё-таки недооценил императора. В зале присутствовали стражи порядка, ничем не отличающиеся от прочих гостей. Двое крепких мужчин технично приблизились к фотографу и с двух сторон взяли его под руки. Тот что-то заверещал, ему что-то сказали, и он обмяк. Все трое направились к выходу — будто, утомившись от танцев, решили сходить на перекур.

— И откуда они только берутся? — раздался сзади капризный голос. — Как крысы, честное слово.

Мы с Аделаидой одновременно повернулись на голос. Перед нами стоял парнишка лет пятнадцати, если не меньше. Во всяком случае, выглядел он так, словно вес собственного фрака для него — невыносим. Он весь как-то поник, скрючился. Лицо было таким кислым, будто он только что съел на спор десяток лимонов.

Тем больше было моё удивление, когда лицо Аделаиды осветилось радостью.

— Борис! Ты всё-таки пришёл, — сказала она.

Вспышка эта была очень короткой, Аделаида тут же взяла себя в руки и потупила взгляд.

— ...очень рада, что тебе лучше...

— Ещё бы не прийти, — фыркнул парень, скользя по мне равнодушным взглядом. — Такой шум устроили, глаз не сомкнуть.

— Вы, должно быть, живёте неподалёку? — предположил я и тут же спохватился. Нас ведь ещё не представили.

— Да, ночую в кладовой, когда повар разрешает, — скривился парень. — Может быть, ты представишь меня своему кавалеру, Анна?

— Анна? — моргнул я.

Аделаида побледнела. Губы её задрожали. Лицо Бориса изобразило вялое сожаление:

— Ох, боюсь, я снова что-то испортил. Прошу простить мне мои манеры. Наверное, не стоило являться вовсе, от меня у всех одни неприятности.

И он откашлялся в кулак. Причём, это не было кривлянием, парню правда было нехорошо.

— О, Константин Александрович! — раздался знакомый голос, и к нам подошёл император, собственной персоной. — Вы, как я вижу, уже познакомились с моими детьми.

— Детьми?! — выдохнул я. И запоздало поклонился.

— Меня, собственно, так никто и не соизволил представить, — пробрюзжал Борис.

— Это легко поправимо, — улыбнулся император. — Знакомьтесь: князь Константин Александрович Барятинский, курсант моей академии. Великий князь Борис Александрович, мой сын.

Император с гордостью положил руку на плечо Бориса. Тот поморщился и, кажется, чуть не упал. Но всё же протянул мне руку.

— Приятно познакомиться, — сказал он. — Вы, наверное, знаменитость, судя по происходящему. Прошу меня простить, я газет не читаю. Вот если вдруг пожелаете поговорить о поэтике Шиллера — охотно приму вас в любое время.

— Приятно познакомиться с человеком, не читающим газет, — от души сказал я, пожимая ему руку. — Это честь для меня.

Борис вымучил улыбку, а император перевёл взгляд на Анну-Аделаиду:

— Ну, а с моей дочерью, виновницей торжества, вы, полагаю, уже знакомы.

— Да-а-а, — протянул я, искоса посмотрев на окончательно утратившую связь с реальностью «Аделаиду». — Мы с Анной Александровной встречались в Царском Селе...

— Она упоминала о вашем знакомстве, — кивнул император. — И я, признаться, был рад, что кто-то сумел пробудить в моей дочери хоть какой-то интерес к жизни. Они с братом — два сапога пара, их бы воля — не отрывались бы от книг.

— Прошу меня простить, — вмешался Борис. — Константин Александрович, вы не будете возражать, если я украду у вас свою сестру на следующий танец? Боюсь, что скоро мне придётся оставить вас и вернуться к себе, но я бы не хотел выглядеть