Шрифт:
Закладка:
Глава 43
Для молодых людей не существовало ничего вокруг, а была только их всепоглощающая любовь. Они дарили её друг другу, испытывая то, чего обоим прежде не доводилось. Словно первооткрыватели, они шли по неизведанной территории, искренне радуясь тому, как здесь прекрасно. Они были вместе, рядом, растворялись в единое целое, и казалось, что нет на свете силы, способной их разлучить.
Да только вот проклятая война… Нет, Астрахань ещё ни разу не бомбили. Отсюда до фронта по-прежнему было довольно далеко, – почти всем казалось, что столько ни один вражеский самолет не пролетит. Но то, как жили теперь все вокруг, как переживали, слушая сводки по радио и читая новости из газет, как были напряжены и суровы лица, – всё говорило об одном: если так и дальше на фронте пойдет, скоро огненный вал дотянется до берегов Волги.
Только говорить вслух никто этого не мог. Боялись. В Москве, говорят, уже расстреляли несколько человек за распространение паникерских слухов. Но это и правильно: страшное дело – паника. Приехавшие с запада в один голос твердили, как им было тяжело. Не только потому, что в суматохе тяжко найти подводу, машину или свободное место в уходящих на восток поездах. Но ещё находились те, кто распускал слухи. Много людей передавили, когда огромные толпы бросались кто куда, едва услышав истеричный вопль «Немцы!»
Потому о грядущем говорили вполголоса, не высказывая особых предположений. Сама мысль о том, что немец может дойти так далеко, пугала даже самых отъявленных трусов до полнейшей рожи. Куда ж бежать-то дальше, если вдруг? На восток? Но там бескрайние казахстанские степи – не выжить. На юг? Там Каспийское море. На север? Так вроде немец и туда рвётся. Куда ни кинь – всюду клин. Оставалось лишь сидеть на месте и надеяться, что всё как-нибудь обойдется. Зря, что ли, в песне поётся, что «от тайги до британских морей Красная Армия всех сильней!»
С большим трудом Лёля рассталась с Тёмой. Выбираться из теплой кровати, где они провели несколько полных счастья и нежности часов, чтобы потом выйти на пронизываемую ледяным ветром улицу, показалось настоящим подвигом. Но совершить его было необходимо. Во-первых, потому что скоро вернутся с работы родители молодого человека, и Лёля никак не хотела, чтобы они застали её здесь.
Сразу бы догадались обо всем, что случилось между ними, а это… кто знает, к каким последствиям приведет? Вдруг станут думать о ней плохо? Мол, решила соблазнить парня, чтобы женить его на себе. Лёля знала одну девушку, которая поступила так, чтобы сразу двух зайцев убить: избавить себя от возможности попасть в армию, а заодно постараться сохранить своего мужа от призыва на фронт. «Ведь у него же скоро ребенок родится, разве его можно забирать?!» – рассуждала хитроумная невеста. Получилось у неё или нет, Лёля не знала: студентка ушла в академический отпуск и больше в училище не появлялась.
Во-вторых, Лёле нужно было домой: обещала посидеть с Володей, пока старшая сестра после учебы отправится в детский садик помогать возиться с малышами. Эту «общественно полезную нагрузку» студенты педагогического института, независимо от специальности, взвалили на свои плечи сами, поскольку малышей стало очень много: большую часть составляли детишки эвакуированных. Беженцы ведь не могли сидеть без работы, иначе чем питаться? А так хотя бы рабочие карточки можно было отоваривать в магазинах.
С этим детьми, как Валя рассказывала, приходилось непросто: многие были контужены, почти все – очень нервные, болезненные, ослабленные. Некоторые от любого громкого звука – стульчик упадет в соседней комнате или дверь громко стукнет, например – сразу в плач. Им казалось, что это бомбёжка.
«У меня сердце кровью обливается, когда я вижу их огромные перепуганные глаза», – рассказывала Валя. А поскольку она собиралась стать учительницей начальных классов, то взялась за новую работу с большим интересом. Правда, за неё ничего не платили и даже продуктов не давали. Откуда в детском саду такое? Там бы малышей прокормить. Потому даже воспитатели и нянечки ходили голодные, но лишь бы детвора не страдала. На их долю и так выпало разное.
Несмотря на отсутствие оплаты, девушки и даже некоторые юноши, которые ещё учились (их в армию не взяли по состоянию здоровья), приходили и возились с малышами, прекрасно понимая: от того, какими вырастут эти крохи, зависит будущее страны. В конце концов, это им лет через 20-25 становиться родителями и продолжать развивать первое в мире государство рабочих и крестьян.
Так что Лёля, с большим усилием воли выбравшись из постели и стыдливо натянув на себя одежду (Тёме сказала, чтобы не вздумал даже подсматривать!), поспешила домой. Парень порывался её проводить, но получил категорический отказ, выразившийся во фразе «Вот ещё глупости!» И понимай, как хочешь.
Тёма даже немного обиделся. Думал, теперь у них отношения вышли на новый уровень, а все вроде как по-старому. Заметив его погрустневший вид, девушка развернулась, подлетела к нему синичкой, сладко поцеловала в губы и прошептала: «Вот поженимся – будешь меня всюду провожать!», после чего звонко рассмеялась и выбежала на улицу.
***
Дома было тихо и тепло, тикали ходики на стене, гудел ветер в печной трубе, потрескивали поленья. В своей комнате, где без Алексея теперь было пусто и грустно, сидела Маняша и строчила на швейной машинке. Володя безмятежно спал в кроватке, и Лёля потихоньку подошла к нему, сначала нагрев руки с мороза – чтобы малыша не простудить ненароком. Посмотрела, как он сладко спит, раскинув ручки и ножки, улыбнулась. «Когда-нибудь и у меня будет точно такой же, – подумала девушка. – А может, девочка? Или лучше двое. А уж там кто родится, тот и пригодится».
Услышав, что вернулась Лёля, Маняша привычно спросила, как у той дела. И, получив положительный ответ, снова погрузилась в своё шитьё. Дел у неё было много, но куда деваться? Жизнь вон какая пошла. Надо на хлеб зарабатывать. Поговаривали, кстати, что по весне, когда земля оттает, станут всех женщин отправлять на рытье оборонительных сооружений. Так же, как это было в Подмосковье летом и осенью 1941 года. Правда, пока это были одни разговоры, но Маняша не сомневалась уже: раз
