Такое неслыханное самообладание привело всех в восторг. Все кричали и топали ногами. Прогремело троекратное «ура», и секунданты этого необычного поединка принялись воздвигать барьер и отмерять шаги.

Большинство присутствовавших европейцев составляли англичане и немцы; много было ирландцев, которых из родных мест выгнала нужда, и несколько бельгийцев. Были и американцы с козлиными бородками, мексиканцы, люди из Венесуэлы и Аргентины и в довершение китайцы с бесстрастными желтыми лицами и длинными косами, затянутыми в тугие узлы. Все – народ не слишком щепетильный, люди с приисков, отчаянные головы. В бассейн Замбези их привели рассказы, быть может правдивые, которые они слышали от людей, недавно побывавших в здешних местах. Это были рассказы о богатых россыпях, начинающихся недалеко от водопада Виктория, между 25°41′ восточной долготы по Гринвичу и 17°41′ южной широты. Говорили, будто золото и алмазы встречаются там в огромных количествах, а искатели заглядывают редко. Этого было довольно, чтобы люди сбежались со всех сторон. Их не меньше тысячи. Они роются в земле – пока без особого успеха – и ради утешения превращают свои последние деньги в самые разнообразные, но крепкие напитки.

Сегодня на прииске не работают. Эти безбожники свято соблюдают закон о воскресном отдыхе. Не из побуждений религиозных, как всякий понимает, а ради того, чтобы поиграть в азартные игры и выпить сколько возможно и даже больше чем возможно.

Так или иначе, а громадная прямоугольная палатка из белой парусины, являющаяся главным строением будущего города, была набита битком суетливым и жаждущим народом. Разнообразные аптечные снадобья, которые так любят англосаксы, распространяли странный запах смеси наркотиков с одеколоном; шумно хлопали пробки, вылетая из бутылок с каким-то подозрительным шампанским синеватого цвета; вина образовывали лужицы на столах некрашеного дерева; разные виды алкоголя, в которых вряд ли могла бы разобраться органическая химия, горели, распространяя чад, – и все это радовало пьяниц, чьи разъеденные глотки уже не могли приспособиться к напиткам безобидным или хотя бы не столь обжигающим.

Только что описанная ссора, которая, несомненно, приведет к смертоубийству, была вызвана именно безмерным поглощением этих опасных напитков и долго еще будет предметом разговоров…

Повод, как мы видели, сам по себе ничтожен: просто один из посетителей опрокинул, быть может нечаянно, стакан воды другого посетителя, которого впервые видел. Но в этих разношерстных компаниях люди всегда возбуждены, всегда способны на самые дикие поступки, самые ничтожные пустяки разрастаются у них в большие события.

Кроме того, этот пьяница – американец. А всякий, кто знает грубость и нахальство янки, которые сами говорят о себе, что они «наполовину крокодилы, наполовину лошади», не удивится тому, что столь ничтожный случай сразу вырос в casus belli[17]. На месте американца всякий другой извинился бы. Но американец только рассмеялся. Он зажал между челюстями щепоть жевательного табака и, мыча, послал незнакомцу прямо на ноги струю черной слюны. Мол, что это еще за беднячишка, который пьет только воду! К тому же он и ростом мал – не больше пяти футов, да и весит он вряд ли больше пятидесяти кило! Если у человека таких габаритов нет по меньшей мере своих ста тысяч долларов, он ничто, нуль, меньше нуля, он блоха, назойливое насекомое, от которого можно избавиться щелчком.

Так поначалу думали все. Но вот насекомое протестует, оно проявляет силу и достоинство. Оно наносит обидчику оскорбления, издевается над ним и чертовски ловко хлещет его по физиономии. И наконец, оно собирается ухлопать гигантское животное и предлагает ему такие условия поединка, что к нему, насекомому, все проникаются симпатией, – все, за исключением нескольких задир, преданных американцу, потому что он одинаково щедро всех угощает грогом и тумаками.

Сторонники маленького француза наперебой подносят ему выпивку, закуску, стараются подкрепить его, поддержать; они хотят, чтобы он выстоял против американца: они боятся проиграть свое пари. А он вежливо благодарит, но твердо все отклоняет. Он берет только сигарету у мексиканца, жадно затягивается и смотрит холодными глазами на хозяина заведения, который протягивает внутри палатки веревки вдоль стен: зрители будут стоять за веревками, а дуэль произойдет внутри.

Покуда американец вливал грог в раскрытый кратер своей глотки, покуда шли приготовления к дуэли, возобновилась прерванная ссорой беседа.

– Вы знаете? – сказал некий оборванный ирландец некоему аргентинцу, бронзовому, как ворота пагоды. – Вы знаете, Сэм Смит здесь.

Это имя, произнесенное шепотом и чуть ли не со страхом, вызвало удивление и любопытство.

– Сэм Смит, бушрейнджер?[18]

– Он самый, дружище! Король бушрейнджеров! Император грабителей, монарх темного мира, великий вождь негодяев, которые обирают нас как липку, когда мы находим «корзинку с апельсинами».

– Тихо! Молчите! Опасно так говорить о Сэме – у него тысячи ушей!

– А вы его видели? Откуда вы знаете, что он здесь?

– Господи, да он всегда бывает там, где можно сделать дельце! Он обобрал Нью-Раш, потом он остановил дилижанс, который вез добычу из Олд-де-Бирса, потом его видели в Нельсонс-Фонтейне. Говорят, он там зарезал какого-то торговца, приехавшего двумя днями ранее.

– Расскажите подробней, джентльмен.

– Сейчас. Раньше посмотрим дуэль.

Потом вмешался бельгиец, которого трепала лихорадка:

– А ты знаешь, месье, кто его компаньоны? Говорят, эти три бура.

– Клаас, Корнелис и Питер – колонисты из Вааля?

– Они самые.

– Ошибаетесь. Сэм Смит всегда работает один. Правда, у него есть помощники. Они ему фанатично преданы, и время от времени он бросает им косточку…

– Говорят, он настоящий джентльмен.

– Он щедр, как лорд.

– Он силен, как слон.

– Он жесток, как тигр.

– Он жаден, как ростовщик.

– Короче, он и хуже всех и лучше всех!

– Откуда он? Кто он?

– О нем рассказывают странные вещи. Якобы он долго был главарем бушрейнджеров в Австралии. У него было свыше пятисот человек, и он не боялся ни Бога, ни черта. Богаты они были прямо-таки непостижимо. Лорд генерал-губернатор со всем своим жалованьем был против них бедняк. Но, к несчастью, дела у них пошатнулись.

– Вы сказали – к несчастью?

– Я так выразился с точки зрения искусства обирать ближнего. Смит увидел, что в той отрасли, в которой он подвизался, может на неопределенное время наступить безработица. Он заметил также, что в австралийском буше на деревьях растут хорошо намыленные пеньковые веревки. Тогда он решил податься в Южную Африку и приняться за «разработку» алмазных и золотых приисков.

– Но чтобы так говорить о нем, вы должны его знать?

– Я видел его два раза, и при таких обстоятельствах, которые не скоро забуду.

– Расскажите, пожалуйста.

– Очень охотно, если это вас