Вместо лая, каким бдительные сторожевые псы обычно встречают чужих, вместо разноголосого мычания и блеяния скота, вместо людских голосов и окриков, обыкновенно звучавших здесь и днем и ночью, наши путники нашли в краале гробовое молчание. Забор был местами развален, хижины разрушены или сгорели, всюду валялись обломки, которые еле освещала луна, – короче, все говорило, что на «станции» разыгралась катастрофа, какие, увы, слишком часто происходят в здешних местах.

У госпожи де Вильрож сердце сжалось при виде этой ужасной картины. Неужели ее отец так и умрет без помощи? Даже бур, который надеялся сменить здесь лошадей и в чьи расчеты вовсе не входило задерживаться, не скрывал уже своего беспокойства.

Крик радости вырвался у него, когда он увидел огромный фургон, вокруг которого спокойно лежало не меньше двенадцати быков. Покинутый крааль служил убежищем каким-то другим путникам, которые, пожалуй, смогут чем-нибудь помочь.

– Кто там? – с сильным малайским акцентом воскликнул человек, вооруженный копьем, – по-видимому, погонщик.

– Скажи своему хозяину, что раненый джентльмен и молодая дама нуждаются в немедленной помощи.

– У меня нет хозяина.

– Что же ты здесь делаешь?

– Я сопровождаю в Кейптаун хозяйку. Она возвращается с алмазных полей.

– Дубина! Какая мне разница – хозяин у тебя или хозяйка! Иди скажи хозяйке!

– Хорошо. Иду.

В доме на колесах загорелся свет, и на террасе у входа показался грациозный женский силуэт.

– Кто бы вы ни были, – обратилась к ней Анна слабым голосом, – не откажите в помощи человеку, который находится при смерти. Внемлите мольбе дочери, которая просит у вас сострадания к умирающему отцу.

– Пожалуйста, входите и располагайтесь, – просто ответила незнакомка.

Клаас, как ребенка, взял на руки несчастного миссионера, поднялся в фургон и положил раненого на циновку.

Выражение глубокого сострадания появилось на лице незнакомки при виде этого душераздирающего зрелища. Она протянула руку госпоже де Вильрож, которую душили рыдания, затем, тоже разрыдавшись, раскрыла ей объятия и прижала к груди.

– Увы, сударыня, – сказала она, – судьба, которая нас столкнула, вдвойне ужасна: вашего отца ранили разбойники, моего отца убили три недели назад в Нельсонс-Фонтейне, и почти у меня на глазах.

Услышав эти слова, Клаас вздрогнул и стал более внимательно разглядывать хозяйку фургона. Несмотря на всю свою наглость, мерзавец задрожал. Он попал в тот самый фургон, который недавно ограбил в Нельсонс-Фонтейне, и он вспомнил, в каком именно углу свалился заколотый им торговец.

– Да ведь это дочка того старика! – пробормотал он, но быстро овладел собой. – Какого черта она здесь делает? Вот так встреча!..

– Бедная вы моя! – сказала Анна, глубоко тронутая ее сочувствием. – И вы едете одна куда глаза глядят?

– Я возвращаюсь в Кейптаун. Я буду работать. Постараюсь зарабатывать себе на жизнь… Но вы…

Она хотела сказать: «Вы тоже скоро будете сиротой», – потому что, несмотря на оказанную помощь, мистер Смитсон все никак не приходил в себя. Он еле дышал, и губы его покрылись кровавой пеной, его широко раскрытые остекленевшие глаза ничего не видели, щеки запали. Он агонизировал.

Агония была недолгой, но мучительной. Затем наступила последняя судорога, умирающий положил руку себе на грудь, сделал попытку приподняться и упал мертвый.

Невозможно описать отчаяние молодой женщины: она считала, что муж ее тоже тяжело ранен, быть может, уже умер. Таким образом, вместе с лучшим из отцов она теряла и того, кого считала своей единственной опорой в жизни.

Клаас, который был от природы столь же дик, как хищные обитатели пустыни, стоял посреди фургона, с глупым видом смотрел на эту сцену отчаяния и переминался с ноги на ногу, как цирковой медведь, все время делая неуклюжие попытки утешить Анну, но этим лишь растравлял ее горе и усиливал тревогу. Клаас не испытывал ни тени раскаяния. Он думал о двух убитых им стариках так же хладнокровно, как если бы речь шла о двух подстреленных антилопах. Ему казалось одинаково естественным убить животное ради пропитания и убить человека, который мешает ему в делах. Поэтому он с нетерпением ожидал минуты, когда прах миссионера будет предан земле и можно будет приняться за дальнейшее осуществление его гнусного плана. Он решил не торопиться, пока находится на английской территории, и все думал, как бы побыстрей ее покинуть.

Вскоре еврейка сама предоставила ему такую возможность. Узнав, что Анна направляется к мужу, в Нельсонс-Фонтейн, она сказала ей просто и сердечно:

– Меня зовут Эстер. У меня нет семьи, я совершенно одинока на свете. Будьте моей сестрой. Мне все равно – что ехать в Кейптаун, что возвратиться на прииски. У меня в фургоне имеется всего вдоволь. Ведь это был наш магазин. Я вас отвезу туда. Вы согласны, сестрица?

Анна едва смогла пробормотать несколько слов благодарности. Она дала волю слезам, бросилась в объятия чудесной девушки и с нежностью ее обняла.

«Отлично! – решил бур, потирая руки. – Править фургоном буду я, и пусть меня возьмут черти, если он попадет на прииск. Он поедет туда, куда я захочу. А женщины даже не заметят. Затем надо признать, что мой братец Питер все-таки удачливый малый. Я искал жену, а нашел двух. Поделимся. Питеру – еврейка, мне – англичанка. Что касается Корнелиса, пусть пока подождет. Очень уж у него рожа безобразно прожарена револьвером. Итак, значит, все идет хорошо. Теперь нам остается только найти сокровища кафрских королей».

Часть вторая

Сокровища кафрских королей

Глава 1

Драка на прииске. – Крепкие словечки, подкрепленные затрещинами. – Необыкновенная дуэль. – Нож против револьвера. – Стакан крови за стакан воды. – В палатке. – Удивительные приключения золотоискателя-разведчика. – Сэм Смит. – Самородок ценой в пятьдесят тысяч франков и алмаз величиной с орех. – Три выстрела и один удар ножом.

– Карай! Вы мерзавец!

– Я? Я – мерзавец? Я?..

– Да, вы! Я говорю вам это прямо в глаза, хотя в вас два метра от макушки до пят и вы похожи на гиппопотама. И силы у вас, должно быть, не меньше, чем у пятилетнего быка. А я говорю и повторяю, что вы мерзавец! Мерзавец! Мерзавец!

– Да я вас только один раз стукну кулаком – и вас больше нет на свете!

– Руки коротки!

– Я всажу вам пулю в лоб!..

– Руки коротки!.. Вы слишком громко орете. Я вас называю мерзавцем прямо в глаза, а вы только грозитесь и орете. Плевать я хотел на ваши кулачищи и на ваш револьвер, свинья вы американская! Мерзавец и задавака! Если кто-нибудь из почтенных джентльменов