Ксения Георгиевна все-таки не села ко мне на колени. Но говорила она только со мной или подпевала Свильчеву. Нам в голову, в лицо, за воротник летели рыхлые, скользкие комья снега.

Когда катанье кончилось и мы выходили из саней, около меня оказался Федор Игнатьевич.

— Хороша она, наша Россия! — сказал он.

Я ответил:

— Да! Бесконечно хороша… могла бы быть!

Небо совсем посветлело и стало выше. Я остался наружи, когда все пошли в дом.

— Что такое Млечный Путь? — спросил остановившийся около меня Свильчев.

Я не ответил. Он подождал, пока, кроме нас, никого не стало, и продолжал:

— Млечный Путь ни при чем, конечно. Вы одно, пожалуйста, себе заметьте. Эта барыня, Ксения Георгиевна, на меня внимания как на червяка, но я ее себе облюбовал и давно себе предназначаю. И если вы что думаете всерьез, то прошу: посторонитесь. В этой части вы, может, и сильнее меня окажетесь, не обижайте меня зря. Я и так обойден на пиру жизни. И я кусаюсь. Моя мать — экономка у Коноплиных, а я у них холуй в конторе. И что я ни сделаю — все недовольны, потому — нашему уроду все не в угоду. Разорвись хоть надвое, скажут: а почему не начетверо? За что же так меня судьба стеганула? Мы с ними родственники. Матери моей, Пияше, двоюродная сестра была первая жена Архипа. Могли бы они нам что-нибудь выделить или нет? По-моему, могли бы. Тогда бы я им вернее собаки был. Да нет, не захотели. Ну, так когда-нибудь я сам у них вырву. Они разбойники и обиралы. Они с рабочих семь шкур дерут.

— Вы что же, Тимофей, за рабочих?

— Нет. Чего мне за них быть? Что они мне дадут? И чего мне с них взять? Только я озорной, гоготать люблю и обожаю ножку подставлять тем и другим. Коль придется встретиться, увидите — я через сколько-то там годов богат буду. А Коноплины — Архип, конечно, дуб, он устоит, и мы от него своим куском попользуемся, он умный и нет-нет да кость бросит, а Вальку и Кольку, может, мне же, Тимошке Свильчеву, суждено без штанов пустить. Ну-с, не серчайте!

Свильчев пошел, напевая:

А мой кистень сильнее

Десятка кистеней,

Была бы только ночка

Сегодня потемней.

Я поднялся к себе наверх, но не вошел в комнату, а сел за перилами, чтоб посмотреть обряд «прощения».

Архип Николаевич, все так же в сюртуке и «при медали», взволнованный, торжественный, хоть немного усталый, расположился в кресле, в переднем углу, сбоку от киота с иконами. Чада и домочадцы столпились в противоположном конце столовой, у входа. Средина комнаты оставалась пустая. Стол был отодвинут к стене.

Первой двинулась к Архипу Николаевичу Пияша. Не торопясь, чинно зашагала по половичку к креслу, полная решимости. Подойдя, она выпрямилась, стала лицом перед Архипом Николаевичем, взглянула на него строго, сурово, сосредоточенно, сжала губы, скрестила на животе руки, сделала поясной поклон, потом, немного раздумав, опустилась на колени, склонилась головой доземи, стукнувшись лбом об пол, и проговорила:

— Прости ты меня Христа ради во всем, в чем я против тебя прогрешила.

Затем она поднялась и облобызала Архипа Николаевича трижды, повторив трижды те же слова. И он за ней повторил:

— Прости и ты меня Христа ради за все, чем я против тебя согрешил.

За Пияшей пошел к креслу Тимофей. Всю процедуру он проделал весело. Лбом стукнулся так, что невольно все почесали себе лбы. Когда лобызал хозяина, на лице у него была такая улыбка, что вот-вот он загогочет.

— Усищи-то вытер бы, шут! — сказал ему Архип Николаевич, и мне показалось, что среди обрядных слов с губ хозяина соскользнуло крепкое ругательство.

Отойдя, Свильчев встал рядом с матерью. Следующему за ним, конторщику, когда тот кончил обряд, Свильчев сказал тихо:

— Сюда, сюда иди, — здесь будут отделавшиеся, чтоб дальше не спутать, кто прошел, кто нет.

Когда прошли все служащие, их отпустили по домам. Тогда наступила очередь членов семьи. Подошли Елена Петровна и Николай, и даже Валерьян Николаевич подошел и сделал все, как делали до него другие. Только, поднявшись с колен, прежде чем облобызать старшего брата, Валерьян Николаевич вначале заботливо отряхнул пыль с брюк и сдунул пылинку с рукава своего английского смокинга. После Валерьяна Николаевича вышла заминка. Осталась только одна Ксения Георгиевна, которая не прошла обряда. Я заметил, что она как бы колебалась, идти или нет. Кажется, и Архип Николаевич это заметил и ждал, как она поведет себя. Но она пошла. Как и все до нее, она пересекла комнату, ступая только по половичку, склонилась в поясном поклоне, опустилась на колени, коснулась лбом пола, поднялась — и вдруг на мгновение застыла перед Архипом Николаевичем. Он улыбнулся и сказал ей:

— Смирилась, гордая? Хвалю за это. Ты баба умная.

Она гневно на него посмотрела:

— Я не смирилась. Я обычай выполняю. Меня никакой оборотью не обратаешь, не на того коня напал!

— А вот стукну, как мужа твоего стукнул!

— Стукни-ка!

Она сложила губы в трубочку и плюнула в Архипа Николаевича.

— Вот тебе мое «прости Христа ради», зверь!

Но плевок не попал в цель. Архип Николаевич отклонился в сторону. Он схватил Ксению Георгиевну за руку, сжал, видно, крепко и не отпускал. Она не издала ни звука.

— Ах, Ксюшка, ну и баба ты — соколица! Нешто он тебя стоит! Попади ты в меня плевком, я бы тебе голову оторвал, жива не вышла бы из моих рук. Да ловок я, не попала. Молодец, баба! Значит, не смирилась? Ну, я теперь тебе за это скажу: я ведь распорядился, чтоб Федюша выдал вам деньги на заграницу. С рабочими я сговорился: забастовки у нас не будет. Так уж поезжайте, делайте нашей фирме славу: богаты, мол, Коноплины, — по заграницам ездят.

Ксения Георгиевна рассмеялась:

— Руку-то отпусти, ишь как сжал: пятна красные пошли. Выходит, испугался, Архипушка! А то пришлось бы тебе с моим адвокатом разговаривать. Кого больше-то испугался: нас или рабочих твоих?

— Вот и дура ты! Меня нешто испугаешь?

— А все-таки уступил, знать, рабочим?

— Не уступил. Я забастовку отвел. Посулил всем прибавки с осени, если они теперь мне по гривенничку, по пятиалтынничку в день скинут. Вроде как взаймы у них попросил. Они ответ дадут завтра… жмутся, но почти согласны… Бастовать тоже не сладко.

— Ты их обманешь.

— А если обману, я ведь на отечество работаю. Мы в Малой Азии рынки завоевали, немец у нас их отбивает, а