В ресторане действительно всё было устроено так, чтобы создать пространство, где можно было не только поесть, но и устроить настоящее развлечение. Просторный зал, который изначально был расставлен столами для ужина, к этому моменту уже частично превратился в мини-сцену с микрофоном и экраном, где можно было выбирать песни для караоке. И вот, кто-то из моих коллег уже спешил к микрофону, с улыбкой на лице и сияющими глазами, готовясь исполнить свою композицию.

Десяток человек уже успели выступить. Кто-то пел громко и уверенно, с хорошим голосом. Кто-то, наоборот, просто выводил ноты, словно боялся, что его услышат. Были и те, у кого отсутствовал слух, и даже ритм был не на месте, но это никого не останавливало. Их поддерживали, подбадривали, аплодировали, подпевали, смеясь вместе с ними, а не над ними. В этом было нечто удивительно искреннее, словно корпоративная иерархия и все маски, которые носили эти люди в офисе, были сброшены.

Я смотрел на них и улыбался. В этот момент я понял, что не знал ни одной из этих песен. Джинсу тоже не знал их, и даже если часть меня, которая была Максом, знала некоторые популярные хиты, то они были далеки от корейских классических композиций, которые так любили исполнять коллеги.

Я взглянул на Сухён. Она сидела рядом, смотрела на своих коллег, смеялась и хлопала в ладоши, когда кто-то брал особенно высокую ноту, даже если это звучало не совсем как надо. Её глаза сияли от веселья, и я понимал, что в этот момент мне не нужно было знать ни одной песни. Всё, что мне было нужно — это наслаждаться её компанией.

— Ты не планируешь выйти и спеть? — спросил я, поддразнивая её.

Она улыбнулась и покачала головой.

— Может, позже, — ответила она, глядя на меня. — А ты? У тебя хороший голос, Джинсу?

Я засмеялся, отрицательно покачав головой.

— Боюсь, если я начну петь, то половина коллег уйдёт раньше времени. Я предпочитаю слушать.

Она рассмеялась, и в её смехе была такая искренность, что я невольно почувствовал тепло, разливающееся по всему телу. Мы продолжали сидеть рядом, и я всё больше ощущал, как наше общение становилось более глубоким, чем просто дружеские разговоры. С каждым взглядом, с каждой улыбкой или случайным прикосновением, между нами будто бы вспыхивало что-то, что я ещё не мог до конца понять.

Вечер продолжался, и вот настало время выступать Сухён. Она встала из-за стола, взяла микрофон, и я заметил, как вокруг стало немного тише — все, кто сидел рядом, с интересом следили за её движениями. Она подошла к экрану, где были видны списки песен, и какое-то время выбирала нужную композицию, изучая строчки и прикидывая, что исполнить.

Когда музыка заиграла, я сразу узнал мелодию — это была одна из популярных корейских песен, которую знали все. Песня была о внезапной любви, такой сильной и неожиданной, что казалось, будто мир вокруг перестал существовать, а небо спуталось с землёй. Первые аккорды заполнили зал, и я, не отрываясь, смотрел на неё.

Как только она запела, я был поражён её голосом. Он был мягким, но проникновенным, сильным, но в то же время таким нежным. Словно каждая нота вытекала из глубины её души и проникала прямо в моё сердце. Я не мог оторвать взгляда от её лица, и казалось, что весь мир вокруг замер, оставив только её и меня. Свет лампочек и шум голосов исчезли на заднем плане, а остались только её глаза, её голос и мелодия, которая завораживала.

Она пела так, словно слова этой песни были о нас, о том, что между нами уже начинало зарождаться, но о чём мы оба пока боялись признаться. Я чувствовал каждую строчку, и с каждой новой фразой моё сердце начинало биться всё сильнее. «Неожиданная любовь… как шторм, что приходит внезапно и переворачивает всё с ног на голову.» Эти слова, вырывавшиеся из её уст, отзывались внутри меня, словно были частью меня самого.

Я слушал, как она пела, и чувствовал, что её голос проникает в самые глубины моей души. Она не просто пела — она рассказывала историю, историю, которая становилась всё более понятной с каждым мгновением. Я не мог не думать о том, что, возможно, она пела про нас, про то, как мы встретились и как между нами постепенно возникало что-то большее, чем просто дружба или деловое сотрудничество.

Когда её голос достиг высокой ноты, я заметил, как она чуть прикрыла глаза, будто погружаясь в свои чувства и воспоминания. Её лицо выражало такую искренность, такую преданность словам и мелодии, что мне захотелось подойти к ней, взять за руку и сказать, что я чувствую то же самое. Но я оставался на месте, просто слушая и наблюдая.

Пока она пела, зал, казалось, затих. Все, кто сидел вокруг, замерли, поглощённые её исполнением. Некоторые даже закрыли глаза, полностью погружаясь в мелодию. Я же не мог отвести взгляд от Сухён. Каждый её жест, каждый аккорд и каждое слово казались для меня более чем просто песней — это был момент, который я не забуду.

Когда песня подошла к концу, и её голос затих, зал взорвался аплодисментами. Я хлопал вместе со всеми, но в отличие от остальных, я знал, что для меня это было не просто выступление. В этом было что-то большее, что-то, что только начинало набирать силу. Сухён, поблагодарив всех, вернулась на своё место рядом со мной, и в её глазах я увидел тот же свет, что и во время выступления.

Несколько раз коллеги пытались меня втянуть в этот караоке-фестиваль. Они подходили ко мне, подбадривали, кто-то даже предлагал поднять соджу за смелость и выход к микрофону. Но я стойко отказывался, улыбаясь и отшучиваясь, мол, лучше я останусь зрителем, чем разрушителем хорошего вечера. Я понимал, что в Корее караоке — это практически обязательный ритуал, и рано или поздно мне придется выйти, но пока удавалось избегать этой участи.

Со временем атмосфера становилась всё более раскрепощённой. Коллеги перешли на смешанный напиток — соджу с пивом, который здесь называли «сумек». Я уже успел приговорить не один бокал этого коктейля, и чувствовал, как меня охватывает лёгкое опьянение, но при этом оно было приятным — расслабляющим, но не теряющим контроль.

В какой-то момент я вдруг обнаружил в руках сборник песен. Оказалось, что кто-то из коллег передал его мне, настаивая на том, что