То, что происходило в следующий час, я отчаянно изгоняла из своих воспоминаний. Я не желала думать об этом и все равно, словно нарочно, память подкидывала самые отвратительные образы под аккомпанемент моих всхлипов и рычащего голоса полукровки: «Вот так. Ты же любишь пожестче, не так ли, моя госпожа? Получай. Ты же всегда хотела, чтобы тебя трахнули. Так же, как тебя трахали твои мужья. Получай!»

Он не делал больно. Он не принуждал. Он не издевался. Но впервые в своей жизни я поняла, что означает изнасилование. Я чувствовала себя именно так. Мной бездушно воспользовались, вкладывая всю ту ненависть, что копилась в душе полукровки многие годы. Всю ту боль, отчаяние и унижение. Кирт не опустился до рукоприкладства, хотя имел полное право. Но сейчас мне казалось, что лучше бы он меня ударил, чем так...

Когда он кончил, я больше не могла сдержаться, хотя терпела столько, сколько могла, стискивая зубы, воя в подушку и сдерживая тошноту. Я держалась. Я вытерпела все, что он приготовил для той, кого так ненавидел. Я стерпела ту месть, что заслужила графиня. Я смогла. А после, наконец, произнесла заветное слово, заставив полукровку, как подкошенного, упасть на постель, отправляя того в здоровый сон. По словам Криса, когда Кирт проснется, он будет считать, что все происходило во сне.

Я шмыгала носом, рыдала и содрогалась от омерзения, растирая лицо до покраснения кожи. Я стала понимать, что все мои усилия напрасны. После скинула таз с водой, который с грохотом прокатился по каменному полу, разливая мыльную воду. Я плюнула в свое отражение и без сил опустилась на холодный пол, без одежды, спрятав лицо в коленях, тихонько подвывая.

— Иза! Иза, отзовись! — требовал Эльтар. — Иза, я сейчас войду! — предупредил он. А мне было уже все равно. Мне не хотелось ничего и никого. Просто поспать и пожалеть себя.

Дойти до истерики мне не давала мысль, что я поступила правильно. И будь у меня возможность все вернуть, я бы поступила точно так же. Кирту нужно было распрощаться с Салтычихой. Это было необходимо. Меня грело сознание, что я помогла любимому. Так, как могла, но помогла.

Неожиданно стуки в дверь прекратились, как и звук голосов, доносившийся из комнаты. А после я услышала знакомый голос:

— Почему тебе так нравится страдать?

— Что? — растерялась я, нехотя поднимая зареванное лицо на недовольного бога.

Эрис сидел на бортике ванны и недовольно взирал на меня. Зрелище, надо полагать, его не радовало, судя по брезгливому выражению лица. Потому даже не подумала прикрываться. Плевать. Не нравится — пусть не смотрит. Я вообще его не звала. — Зачем ты здесь? — икнув из-за рыданий, спросила я тихо.

— Да вот решил на ужин заскочить и попал на такое забавное зрелище, — с издевкой отозвался он, окидывая меня неприязненным взглядом. После потянулся и кинул в меня простыней. — Прикройся. На тебя жалко смотреть.

— Ну так отвернись, — огрызнулась я, но накинула на себя ткань, чувствуя, как на каменном полу уже становится довольно неприятно. Но вставать было банально лень.

— Зачем ты это сделала? — Он неожиданно наклонился вперед и сложил руки на груди. Полагаю, чтобы случайно не коснуться меня.

— Сделала что? — прикинулась я дурочкой, мысленно надеясь, что ему просто надоест мое общество и Хаос свалит мучать кого-нибудь другого.

— И не надейся, — фыркнул он. — Я не уйду, пока не получу ответов.

— Слушай, какая тебе разница? — скривилась я. — Поужинал за мой счет? Будь добр: свали! У меня больше нет эмоций для тебя.

— Ошибаешься, душа моя. От тех эмоций, что я от тебя получил, меня изжога

мучает. Я хочу компенсацию.

— Сочувствую, — отмахнулась я от него. — Боюсь, на сегодня лимит исчерпан.

— И сам вижу. — Эрис вновь недовольно осмотрел меня разными глазами: — Так и быть, побуду сегодня жилеткой, в которую можно поплакаться. Слушаю. На кой черт ты себя мучила? Неужели так трудно побыть хоть немного счастливой? — возмутился он.

— Тебе не все ли равно? Мне казалось, тебя любые эмоции питают.

— Я тоже так думал, — вдруг скривился бог. А после быстро добавил: — Но я хочу услышать ответ. Зачем ты это сделала?

Понимая, что приставучий божок не отстанет, пока не получит ответ, я произнесла:

— Потому что люблю его.

— Чего? — Эрис, кажется, действительно растерялся и посмотрел на меня так же, как я смотрела на своих учителей по физике и математике в старших классах. Я уже говорила, что я безнадежный гуманитарий? — Причем тут любовь?

— Ты так ничего и не понял? — невесело усмехнулась я. — Любовь — это не всегда одно безоблачное счастье, Эрис, — стала поучать я его, радостная, что невольно отвлеклась от пережитого недавно. — Любовь — это порой тяжкий труд. Это тяжело, Эрис, очень сложно. Порой за свою любовь приходится бороться. Любовь — это когда ты ставишь любимого выше себя и своих потребностей. Это жертвенность, Эрис, за нее приходится платить. Порой очень дорогую цену, — тихо засмеялась я, прикусив искусанную губу. — Киртану было плохо. Я хотела помочь, — словно оправдываясь, я пожала плечами, будто это все объясняло.

— И помогла? — напряженно спросил он, немного прищурившись.

— Я хочу думать, что да, — слабо улыбнулась я и быстро смахнула предательскую слезинку.

Хаос вдруг замер, словно прислушался к чему-то, и через несколько секунд вновь посмотрел на меня.

— Я не могу понять этой потребности жертвовать собой, но... могу тебя поздравить. Полукровке действительно лучше. Как и двум другим твоим остолопам, — фыркнул он, а у меня на лице сквозь слезы расцвела радостная улыбка, от чего Эрис брезгливо поморщился. — Хотя и упорно не понимаю, зачем тебе это было нужно. Жили же они раньше, взрослые, сильные. Справились бы с собой со временем.

— Ты так ничего и не понял, — покачала я головой, глубоко вздохнув.

— Судя по всему, любовь понять мне не дано. Да и не очень хочется, если честно. Особенно после твоего описания. Слишком сложно и муторно. Без этого спокойнее.

— Трудно не согласиться, — пришлось кивнуть мне.

— Тогда зачем ты так упорно цепляешься за это чувство?

— Ты все равно не поймешь... Смысл сотрясать воздух, — вздохнула я. — Скажу только, что, несмотря на то, что любовь частенько причиняет боль, я ни за что не откажусь от любимых. Они делают меня лучше. — Вновь пожатие плеч.

— Иногда ты кажешься такой умной, а после я понимаю, что ты такая же