шли соединения 3-ей Гвардейской танковой армии генерала Рыбалко. Они проходили долго, запыленные и могучие. Разумеется, мы не знали степени укомплектованности танковой армии и ее задач. Но то, что мы видели, было силой. Даниленко сказал: «Вот оно, требуемое для выхода на государственную границу». Я совершенно с ним соглашался. И в общем-то это было правильно.

В последних числах сентября войска 40 Армии форсировали Днепр. Выяснилось, что никакого неприступного восточного вала не существует. Армия завладела небольшим плацдармом у местечка Великий Букрин. Глубина его не превышала шести километров. Дальнейшее продвижение Армии было приостановлено сильными контратаками немцев, в которых участвовала дивизия СС «Рейх». С плацдарма нас не сбросили, но и наступление наше захлебнулось.

Левый берег Днепра у села Трактомиров пологий и песчаный. Противоположный – чуть подальше от воды – поднимается высокими крутыми холмами. В склоны этих холмов и были врыты землянки ВПУ нашей Армии. В первых числах октября, холодной и ясной ночью, Браверман и я вышли по глубокому песку к днепровской переправе. Моста еще не было. Через реку ходил паром на буксире маленького катера. На пароме стояла пушка, рядом с ней штабеля ящиков со снарядами, люди. Мы с подполковником Браверманом прошли вперед, и паром тронулся. Я снял пилотку и ловил лицом брызги и ветер. Днепр я увидел впервые. Зрелище было эффектным. Широкая-широкая река, недалеко то и дело нависают осветительные ракеты. Противник ведет огонь, но снаряды рвутся где-то на левом берегу. Я испугался, когда услышал специфический звон мин немецкого шестиствольного миномета. Но и они разорвались далеко. Переправились благополучно, часовые показали нам землянку, предназначавшуюся для разведотдела. Там был стол с полевым телефоном, отделенный узеньким проходом от «односпальных» земляных нар. Недалеко от землянки стоял домик для командарма, рядом с ним столб с подвешенным куском рельса для подачи сигнала воздушной тревоги.

Вскоре Бравермана на Букринском плацдарме сменил полковник Черных. Я впервые, сравнительно надолго, остался один на один с грозным полковником. Он, как и прежде, относился ко мне неприязненно. Было что-то пренебрежительное в его обращении со мной. Я не предпринимал ничего, дабы ему понравиться и пользовался всяким удобным случаем, чтобы оказаться от него подальше. Теперь мы втиснулись в один блиндаж, а потом перебрались в какой-то домишко. Я никак не изменил своего образа жизни на ВПУ. Только теперь передавал непосредственно ему собранную информацию, а потом, с его ведома, звонил в отдел. Полковник Черных, по сути дела, впервые увидел, как я работаю самостоятельно. До этого времени он и телефонных разговоров со мной не вел, разве что для выражения какого-нибудь неудовольствия. Все, что давал я в отдел, доходило до него через начальника информации добряка Прочаева. Правда, Прочаев всегда ссылался на источник информации. Теперь я оказался на глазах у Черных, и глаза эти все внимательнее и внимательнее всматривались в меня. Разумеется, я это учитывал. Полковник обратил внимание и на мои беседы с разведотделами соединений, и на то, что я не делаю записей (кроме пометок на карте), и на то, что сплю около телефона, и на то, как отвечаю на вопросы начальника штаба или даже командарма, если они звонят и не требуют его к телефону. Спал Черных чутко, все слышал, все видел.

Войска Армии повели наступление с Букринского плацдарма. Долго и мощно била артиллерия. После артподготовки были захвачены оглушенные и очумевшие пленные. Я их допросил. Полковник Черных сначала задал несколько вопросов, а потом поручил дело мне. Наступление не удалось. В холмистой местности негде было развернуть танки, а без них пехота не могла одолеть немецкую оборону. Но попытки наступления с плацдарма не прекращались. В одну из таких попыток Черных и я находились на наблюдательном пункте командующего. НП был выкопан на высоком холме, а бой шел в низине. Движение пехоты отсюда не просматривалось. Отгремела артиллерия. Но огонь она вела не по разведанным целям, а по площади, поэтому и эффект оказался не столь уж значительным. Можно было видеть, как пошли наши танки. На небольшую высотку перед ними выползли два «Тигра» и, прикрывая друг друга, повели огонь по нашим тридцатьчетверкам. Две-три машины загорелись. Остальные отошли из-под опасных дальнобойных орудий «Тигров». Над полем боя появился наш истребитель. Наблюдательный пункт стоял высоко и казалось, что истребитель летает на его уровне. Мы не успели даже заметить, откуда взялся «мессершмидт». Короткая очередь, и истребитель взорвался в воздухе. Немец улетел. Неудачным был этот солнечный октябрьский день. Потом в район наблюдательного пункта полетели снаряды и мины из шестиствольного миномета. Едва ли противник знал, что здесь командующий. Просто повел огонь по заметной высоте. Я лежал на бруствере и смотрел за нашими танками. Когда начался обстрел, спустился в траншею. Сделал это не торопясь, потому что не чувствовал слишком большой опасности. Много раз лежал я и не под таким обстрелом. Прислонился к стенке траншеи и закурил. Увидел, что Черных, присматривается ко мне. Тогда я нарочно принял равнодушный вид. Собственно, ничего особенного не случилось. Огонь по нашей высотке продолжался недолго, никто от него не пострадал. Но реагировали на него по-разному. Многие зашли в блиндаж под мощные накаты бревен, хотя он предназначался для командующего. Некоторые легли на дно траншеи, другие с заметным страхом прижались к ее стенкам. Все было обычным, объяснимым и не выходило за рамки правил. А полковник Черных смотрел на меня. Просто ему не представлялось случая повидать меня в тех или иных ситуациях. У подполковника Сваричевского я не вызвал бы интереса. Наступление не удалось. К вечеру мы вернулись на командный пункт.

Не помню, в какое точно время на Букринский плацдарм прибыл Даниленко и еще несколько командиров разведотдела. Кажется, в это время к нам прибыл, вместо Жолобова, майор Иосиф Маркович Чернышенко, с которым у меня завязалась хорошая дружба. В июне 1948 года он подарил мне и Жене фотографию с надписью: «Друзьям и спутникам в период Великой Отечественной войны, от Днепра до Праги, в честь встречи в родной Москве – Алексею и Жене от И. М. Чернышенко». В 1948 г. он учился в Академии им. М. В. Фрунзе. Но я забежал вперед. Дело в том, что археолог Даниленко обнаружил в районе Трактомирова остатки какого-то городища и предложил мне их исследовать. Мы поднялись на высокий холм и стали по нему ползать. Отсюда хорошо был виден понтонный мост через Днепр. Немцы часто его бомбили. И на этот раз мы увидели, как над переправой закружились бомбардировщики. С берега ударили зенитки. «Юнкерсы» пикировали на мост,